— Пустое, господин губернатор, — Мейендорф едва коснулся протянутой руки. — Меня вынудили чрезвычайные обстоятельства. Притом я с сильной охраной.
— Не помешаю? — привстал с места Волков.
— А, полковник? — кисло улыбнулся Мейендорф. — Рад видеть вас в добром здравии.
— Устраивайтесь, прошу! — Звегинцев пододвинул кресло для барона поближе к огню, где служитель, орудуя кочергой и совком, уже выгребал золу. — Чем обязан?
— Располагаете сведениями о поезде, ваше превосходительство? — Мейендорф принялся греть руки.
— Ожидаю с минуты на минуту.
— Не ждите, — с металлом в голосе отрезал барон. — Воинский эшелон из Вильно потерпел крушение близ Штокмансгофа, где бунтовщики разобрали путь. После ожесточенной перестрелки с ордами бандитов, осадивших поезд, войска принуждены были отступить. Так-то, господа. Мы проиграли эту баталию.
— Что же делать, барон? — Губернатор заметно побледнел. — Там Сиверс, Петерсон и вообще…
— Теперь прочтите вот это, — Мейендорф протянул Звегинцеву вчетверо сложенный листок. — От фон Петерсона. Только что доставлено.
Звегинцев торопливо расправил письмо.
Я вас прошу срочно предложить отозвать из страны все войсковые части и отменить военное положение, иначе не останется ни одного нашего имения и все мы умрем. Пока нас спасает комитет, ибо собравшиеся многотысячные толпы хотят нас из-за введения военного положения в Курляндии и Лифляндии убить. Прошу срочно послать сюда представителя вести переговоры от имени дворянства».
— Несчастные люди! — вздохнул Звегинцев, откладывая письмо. — Что будем делать, господа?
— Вы знаете, губернатор, я всегда говорил «нет», теперь я говорю «да». Я готов уступить и буду обещать все, что угодно, только бы вызволить наших братьев из беды. А там видно будет… На сем позвольте откланяться.
— Я склонен поддержать ландмаршала, — подал голос Юний Сергеевич. — Надо выиграть время.
— Но что я могу сделать? Отменить военное положение не в моей власти! — Звегинцев развел руками. — Одних обещаний ведь недостаточно…
— И все-таки надо обещать! — Волков игриво подмигнул. — Закрыть глазки и смело сулить золотые горы.
— Но они потребуют реальных мер! — взорвался губернатор. — Не надо считать противника глупее себя, Юний Сергеевич.
— Отнюдь, — полковник бодро вскочил на ноги, — правительство медлит с подкреплениями по двум причинам. — Он стал загибать пальцы. — Первое — не хватает соответствующих контингентов, второе — из-за всеобщей забастовки, парализовавшей движение. В этом втором пункте наше спасение. Как нельзя из-за стачки ввести войска, так нельзя их и убрать. Если комитет хочет вывода солдат, пусть прекратят забастовку.
— Сомнительно, — задумчиво откликнулся губернатор.
— Что сомнительно? — спросил полковник.
— Прекращение забастовки.
— Ничуть. Я располагаю достоверными сведениями, что федеративный комитет и без того готовится принять такое решение. К нашему счастью, не одни большевики верховодят движением. Среди комитетчиков есть весьма приличные люди и, — в голосе Юния Сергеевича проскользнули бархатные нотки, — даже мои друзья. Так что советую немедленно вступить в переговоры. Во всех случаях мы ничего не теряем, а если забастовка действительно прекратится и мы сумеем получить подкрепление… — Он не договорил и, закинув ногу на ногу, уселся на свое место.
Звегинцев ответил долгим, изучающим взглядом. Широко открытыми глазами, почти не мигая, следил он за мельканием пламенных бликов на обрюзгшем и, по обыкновению, безукоризненно выбритом лице полковника.
— Скажите, Юний Сергеевич, — нарушил он затянувшееся молчание, — только откровенно и сугубо между нами. В какой мере жандармское управление связано с так называемыми черносотенными организациями?
— Ни в малейшей! — с готовностью отозвался Волков. — Мы, конечно, сочувствуем некоторым их целям, порой даже кое в чем помогаем, но чтобы быть связанными?..
— Я так и думал, — несколько поспешно заключил Звегинцев. — И еще один вопрос, если позволите.
— Ваш покорный слуга.
— Где сейчас этот Райнис?
— Почему вы о нем вдруг вспомнили? — насторожился Волков. — Или случилось что?
— Просто так, Юний Сергеевич, мысли разные на досуге одолевают.
— Ах, мысли!.. Понимаю-с… По всей вероятности, Райнис находится в городе, на конспиративной квартире. Если вас интересуют более точные сведения…
— Нет-нет! — поспешно отстранился Звегинцев. — Как раз напротив. Я бы очень желал, чтобы его оставили в покое. Вы понимаете меня, Юний Сергеевич?.. То, что по воле провидения не удалось в Москве, ни в коем случае не должно случиться в Риге. В противном случае это будет именно той самой искрой, которая воспламенит под нами пороховой заряд.
— Но позвольте, ваше превосходительство! — возмутился полковник.
— Именно так! — с неожиданной твердостью не дал ему высказаться Звегинцев. — Я ни во что не вмешиваюсь, не интересуюсь вашими делами и все такое прочее, но эту мою настоятельную просьбу прошу выполнить неукоснительным образом. — И уже тише, но с неприкрытой угрозой в голосе добавил: — Это и в ваших интересах, Юний Сергеевич. — И вдруг улыбнулся: — Ну как, по рукам?
— Не понимаю, о чем вы, Николай Александрович, — Волков недоуменно пожал плечами. — И не знаю, смогу ли, но из глубочайшего почтения к вам лично сделаю все, что в моих скромных силах.
— Вот и чудесно. Иного от вас, Юний Сергеевич, я и не ожидал. Между прочим, я заговорил о Райнисе не случайно. Мне тоже известно, что он находится в Риге. Вот, полюбуйтесь, — Звегинцев вытащил из ящика тоненькую книжицу с виньеткой из двух переплетенных хвостами химер, под которыми было изображено дерево, согнутое навстречу мятущемуся урагану. Буря несла разорванные тучи, срывала листья с веток, но не могла сломать ствол.
— Что это?
— «Wehtras sehja», — по складам прочел губернатор. — «Посев бури». По случаю свободы наш поэт оттиснул все же свои стишки. Их декламируют теперь на пепелищах замков… Но это не относится к делу.
— Я тоже хочу просить вас о маленьком одолжении. — Волков встал, отряхивая звездочки пепла с голубых шаровар. — Дело в том, Николай Александрович, что, заняв выжидательную позицию, мы не можем позволить себе нейтралитета. От нас требуются в этой сложной, должен признать, ситуации известные усилия по поддержанию авторитета власти. Если, допустим, в экономии или, скажем, в тюрьме…
— Тюрьмы полностью в вашем распоряжении!
— Вы не поняли, Николай Александрович, — подосадовал полковник, — ничего конкретного я пока не имею в виду, и вообще не пришло время. — Он задумался на миг. — Но если когда-нибудь в будущем, возможно близком будущем, нам понадобится продемонстрировать, ну, как бы поточнее сказать, силу, что ли, могу ли я быть уверенным в вашей полной поддержке? Без волокиты, нудного законничества и прочих бюрократических проволочек?
— Всецело, Юний Сергеевич!
Губернатор вышел из-за стола проводить полковника. Они обнялись на прощание и крепко, от всей души, троекратно расцеловались…
— Молодцы конвойные! Не растерялись! — обрадовался Николай Александрович Романов, когда ему доложили о расстреле заключенных в Рижском централе.
— Прискорбное стечение обстоятельств, — со слезами на глазах заключил Звегинцев, поспешно покидая «Пятый корпус» — мертвецкую, где на каменных столах остались лежать обложенные льдом голые трупы.