— Думаю отремонтировать какое-нибудь списанное орудие и поставлю его на башню, — с готовностью откликнулся Рупперт. — Пулеметы тоже не повредят.
— Стрелять сами будете? — Остен-Сакен негодующе фыркнул. — Один, как у нас в России говорят, не выходит на бранное поле.
— Вы тут, граф Рупперт, — обратился к хозяину Билленштейн, — изволили упомянуть Райниса. — Пастор уронил седовласую голову на грудь. — Скорблю об этой заблудшей душе, поставившей свой незаурядный талант на службу дьяволу. Этот человек сеет плевелы ненависти в народе, неустанно раздувает тлеющие искры разбоя и мятежа. Если вы хотите действовать, фюрст, начните с Райниса. Без него, поверьте, сразу станет легче дышать.
— Мы с бароном, — Ливен исподлобья бросил взгляд на Мейендорфа, — уже сделали представление Пашкову.
— Я со своей стороны, — сказал Мейендорф, — предпринял отдельные маневры в высших сферах. Пока ничего определенного сказать не могу. Райниса вернули из ссылки с согласия весьма высокопоставленных лиц.
— Пока же, насколько я знаю, — пастор медленно поднял голову; от прилива крови его мясистое лицо побагровело, — сей поэтический бомбометатель воскрешает антихристианскую легенду о медвежьем сыне Лачплесисе. Вновь все мы, носители великой немецкой культуры, будем оболганы, осмеяны, обвинены во всех смертных грехах. Он науськивает на нас простой народ, выставляет нас в качестве главных виновников унижения, горя и слез.
— Почему правительство не запретит пасквильные очернительские писания? — развел руками Медем. — Черт знает чем занимаются эти господа.
— Знаете, как назвал свою пьесу Райнис? — Пастор повысил голос, и для высокого собрания так и осталось неясным, кого имел в виду Медем под «этими господами»: цензоров или же литераторов? — «Огонь и ночь»! Так будет называться это, с позволения сказать, творение. Ночь — это мы, слуги божии и потомки прославленных ливонских рыцарей, а огонь, разумеется, сам поэт, вернее, ненависть, от которой он безвозвратно ослеп. Будьте уверены, что этот огонь испепелит еще не один замок.
— Все же не следует отвлекаться на частности, — напомнил Ливен. — Вопрос надо решать целиком. Есть куда более серьезные хлопоты, господа, чем какие-то там стишки. Честное слово! Мы не можем позволить себе беспечности. Стихия не должна застать нас врасплох, беспомощными, безоружными, которым неоткуда ждать спасения. Нет, мне положительно нравится идея нашего милого Рупперта. Ничего лучшего нам все равно не выдумать. Я за самооборону, господа.
— Но люди, люди! — Остен-Сакен пришел в совершенное отчаяние. — На гайдуков нельзя положиться: они трусливы, как крысы! И притом прости меня, Рупперт, но я не представляю тебя в роли бомбардира. Пушка на крыше — это нонсенс, гипербола, что-то несерьезное.
— Отчего же? — флегматично возразил Рупперт. — Я привезу. А людей воспитывать надо. Готовить. Знаете, как из новобранцев матросов делают? Линьками.
— Матрос — другое дело, — сказал ротмистр, — его можно. Он присягу приносит. Иное дело — гайдук. Что с такого возьмешь?
— В прошлом наемные армии вполне себя оправдывали, — сказал Медем. — Здесь есть о чем подумать.
— Несомненно, — поблагодарил его улыбкой Ливен. — Среди нас достаточно военных, чтобы набрать и обучить несколько сотен приличных волонтеров. Я бы назвал это отрядами самоохраны.
— Selbstschutz! — повторил Рупперт. — Звучит энергично. А если короче — СС. Мы, моряки, обожаем сокращения.
— Затея заманчивая, — пробормотал Фитингоф-гусар. — Но встанет в копеечку.
— Целесообразно, господа, создавать крупные соединения. Совсем не обязательно размещать постоянные гарнизоны в каждом хозяйстве. Подвижные кавалерийские группы за короткое время можно перебросить на угрожаемый объект. Верно? То, что хорошо для обширных экономий типа Дундаги, не слишком пригодно для обычных усадеб. Нам следует ориентироваться на рейтеров. Как в крестьянскую войну.
— Дельное предложение, Конрад, — одобрил Ливен.
— Чем будет определяться пай? — поинтересовался Остен-Сакен.
— Я думаю, нужно установить единый для всех взнос с каждой усадьбы, — пояснил Медем. — Независимо от доходности и размеров. Иначе пойдет такая неразбериха, господа, что сам черт не расхлебает. В нашем краю около тысячи трехсот рыцарских феодов. Если для начала каждый даст хотя бы пятьсот рублей, то есть купит одного солдата, то в сумме это составит шестьсот пятьдесят тысяч, или десяток приличных эскадронов.