Да и волосы следовало бы подстричь".
Он огляделся. Никаких инструментов, пригодных для этого, на глаза не попалось, лишь легкий одноразовый станок в упаковке лежал на зеркальной полочке. Только Муму коснулся дверной ручки, как вновь его мыслями завладела Тамара. Он понимал, что лучший выход для них — разойтись по разным комнатам, не видеть друг друга до прихода доктора Рычагова. Он не знал, о чем именно сейчас думает женщина. Но тот факт, что она тоже оставалась в комнате, дожидаясь, пока он помоется и выйдет, говорил о многом.
Тамара сидела в глубоком кожаном кресле, положив ноги на сиденье стула, который был чуть выше кресла. Полы махрового халата разошлись почти полностью, обнажив ее ноги. В комнате было очень тепло, даже жарко, и вместе с тем свежо. Ароматный дым тонкой сигареты, дымившейся в пальцах женщины, усиливал это ощущение.
Солодкина, лишь только открылась дверь ванной, отложила книгу, прикрыв ею самый верх разреза халата.
Лютер уже лежал на ковре возле женщины, преданно поглядывая на Сергея.
— Чего уставился? — засмеялась Тамара. — Даже пес, и тот любит компанию.
Ее волосы еще хранили влагу, она не расчесала их, и от этого выглядела более живописно, более правдиво, как определил это для себя Дорогин. На ее лице не виднелось ни капли косметики, и именно поэтому она выглядела еще более обворожительно.
Дорогин развел два пальца и, изображая ими ножницы, прошелся по своей бороде, по кончикам волос.
— Постричься решил?
Дорогин кивнул.
— Из меня, конечно, парикмахер неважный, но, думаю, окончательно не испорчу, — было видно, что она рада нашедшемуся делу. — Где же я видела ножницы? — Тамара стояла, приложив указательный палец к губам, и чисто по-детски часто моргала. — Где же ножницы? — она повернулась на босых пятках и указала на комод. — Здесь, в верхнем ящике.
И точно, старые ножницы, стальные, потемневшие, нашлись в жестяной коробке из-под леденцов, среди разрозненных старых пуговиц, катушек, наборов ниток с иголками.
— Садись, — предложила Тамара, устраивая стул поудобнее. — Только погоди, халат лучше снять, а то засыплем его волосами.
Сергей распустил пояс и бросил халат на кресло, оставшись в темно-синих плавках. Тут же сел на стул и забросил ногу за ногу.
Тамара придирчиво осмотрела его тело;
— Ну вот, швы у тебя уже в полном порядке. Видишь, как я красиво зашивала, почти следов не оста лось, — она ногтем провела по розовому валику шва. — А вот это какие-то старые грехи, — засмеялась она, проводя подушечкой пальца по шву, сделанному после того, как Дорогин разбился на машине во время постановки трюка. — Однако и бурная же у тебя была жизнь! Давай, — она принялась расческой укладывать Дорогину волосы.
Затем, нагнувшись, как геодезист, выставляющий колышки в одну линию, примерилась и клацнула ножницами, чуть-чуть задев кончиками ножниц мочку уха. Дорогин даже не вздрогнул.
— Нервы-то у тебя железные, — раздался еще один щелчок ножницами.
Короткие пряди волос падали Сергею на плечи. Тамара переходила с одной стороны на другую, что-то измеряла, что-то подправляла, но не оставалась довольной.
— Ладно, это я выправлю чуть позже, а теперь займемся бородой. Вот уж чего мне никогда не приходилось стричь, так это бороду.
Она сильно наклонилась вперед, чтобы удержать равновесие, поставила ногу на край стула, чуть не коснувшись Сергея коленом. Сергей увидел в разрезе халата чуть отклонившуюся к земле грудь.
— Не крутись, — приказала Солодкина, целиком нацеленная на то, чтобы ровно подстричь бороду. — Не двигайся, я тебе сказала, — она положила левую руку на макушку мужчины и чуть прижала его к стулу, — иначе снова промахнусь.
Взгляд Дорогина метался то от груди к ноге, то назад.
А женщина будто бы этого и не замечала, клацала ножницами.
— Ухо отрежу, не дергайся, — она засмеялась так, что сомнения возникли вновь.
Сергей обнял ее за талию и чуть-чуть привлек к себе. Тамара тут же посмотрела ему в глаза строго и настороженно. Но в ее взгляде не было ни укора, ни недоумения.
— Ты что, — спокойно спросила она, — хочешь меня? — это было произнесено тоном доктора, интересующегося самочувствием пациента.
Дорогин, не мигая, глядел в глаза женщине, словно бы сквозь зрачки мог прочесть ее мысли.
— Не знаю, как ты, а я тебя хочу давно, — вернувшись к прежней манере разговора, не двигая губами, произнесла Тома.
Дорогин еще чуть сильнее привлек к себе женщину.
Та, не снимая ноги со стула, подалась к нему. Он чувствовал, как ее колено уперлось ему в грудь, почувствовал, как напряжена ее нога.
— Больно же…
Он подался вперед и поцеловал ее в губы, сперва лишь прикосновением, как бы проверяя ее реакцию. Затем, поняв, что сопротивления не будет, уже долгим поцелуем. После него уже не требовалось никаких слов, так может ответить только женщина, страстно желающая близости.
— Однако…
Дорогин даже не успел заметить, когда пояс на халате Тамары оказался развязанным, как его тела коснулась ее грудь и они оказались стоящими посреди жарко натопленной комнаты.
— Ты все-таки смешной, — приговаривала Тамара, проводя ладонями по его плечам, по бедрам. — Ты, наверное, хочешь сказать, что любишь меня, но даже если бы ты и мог говорить, не стоит бросаться словами. Сейчас, когда нам хочется друг друга, мы можем сказать все что угодно, а потом нам станет стыдно за свои слова. Уж лучше все сотворить молча, так, чтобы словами потом можно было придумать другое объяснение. Ты понимаешь меня, Муму? — и тут же она засмеялась, уткнувшись носом ему в грудь. — Боже мой, я называю тебя Муму, но как мне еще тебя назвать? Тебе хорошо, ты не сможешь мне ничего пообещать. А вот я, слышишь, я могу что-нибудь сболтнуть. Но ты не верь, так бывает.., могу сказать люблю, а завтра отказаться от своих слов. Но ты же и не слышишь меня! Просто чудо какое-то!
Она говорила и говорила, плотнее и плотнее прижимаясь к Дорогину. Тот чувствовал себя предателем, но ничего не смог поделать, желания были сильнее его. К тому, же женщина сама напрашивалась к нему в руки.
«Она могла отказаться, хотя бы для виду», — твердил себе Дорогин.
Ему хотелось сказать что-нибудь Томе, но он понимал, именно сейчас этого делать и не следует, он все испортит, нарушит понимание, которое существует между ними.
Но пообещал себе, что сделать это нужно обязательно, только позже. Когда именно? Кто его знает, всему приходит свое время. Может, чуть раньше, чем придется расстаться с бородой, может, чуть позже.
— Посмотри, посмотри, — смеялась Тома, показывая Дорогину ножницы в руке, — я совсем забыла о них. Ты представляешь себе, заниматься любовью с разведенными ножницами — «клац», и отхватила чего-нибудь!
Они были крайне возбуждены, остановить, вернуть их в прежнее состояние могло только чье-нибудь появление.
Но в пустом доме гулко разносился смех Томы, на дворе мела метель, машины проносились по далекому шоссе, напоминая о себе тихим гулом. Они были одни. Лишь Лютер грустными прищуренными глазами следил за ними, не давая никаких оценок происходящему. Они были люди, и поэтому их дела пса не касались.
— Нет, нет, давай тут, — шептала Тамара, — я не могу идти на кровать в спальню. Ты же понимаешь меня?
У меня там ничего не получится, — она запнулась, понимая, что не стоит сейчас произносить имя доктора Рычагова, что это только все испортит. — Нет, нигде, кроме как здесь, на полу! Пусть это будет только наше место, — она опустилась на колени тут же, возле кожаного кресла.
То же самое сделал и Дорогин. Любили они друг Друга не долго, все произошло быстро, почти мгновенно, как показалось им. Слишком часто каждый из них — и Тома, и Дорогин — представляли себе все случившееся в мыслях, знали, что так непременно произойдет, раньше или позже, но произойдет обязательно. Детали их уже не интересовали, оставалось только зафиксировать придуманную близость в реальности.