— В общем, делай вид, что ничего не произошло, что ты ничего не подозреваешь. К нему надо присмотреться, за ним последить. Прощупать его надо, а еще лучше, предложить ему какое-нибудь дело.
— Какое дело? — посмотрел на Михару Чекан.
— Пока не знаю. Если у него деньги, он их постарается отсюда вывезти. И сам смотается.
— Так он уже ездил за границу.
— Куда ездил? — Михара вскинул голову.
— Куда не знаю, вроде отдыхать.
— Сейчас, как я понял, здесь у вас в Москве все ездят, свои же деньги у него есть?
— Да, мы ему платим неплохо…
— Так что ж тут плохого? — Михара поднялся, обогнул вокруг стол, затем подошел к батарее, сел на корточки, прислонясь к ней спиной. — Ой, хорошо, — проговорил он. — Вот поездили по лесу, спина заныла. Лагеря, лагеря, они дают о себе знать. В ботиночках походил, а ноги снег не любят. Первое дело, Чекан, чтобы ноги были в тепле, тогда никакая болезнь не привяжется.
Чекан молчал, слушая старческую, как он считал, болтовню Михары.
— Доктора надо проверить не через наших людей, а через кого-то другого. Наших-то он всех знает, враз учует, что мы его на вшивость проверяем, и ничего не скажет. Надо подсунуть ему какую-нибудь бабу, желательно видную, такую, чтобы он весь разомлел, чтобы слюнки у него потекли. А она пусть потянет из него денежки, и тогда мы увидим, как они из него текут, толстой струйкой или тоненькой. И тогда мы будем знать все его планы, будем знать, чем он дышит, и выведем на чистую воду.
— Так у него есть баба, и баба ничего.
— Слушай, Чекан, ты хоть одного мужика знаешь, которому его баба поперек горла не сидит, а? Какая бы распрекрасная она ни была, всегда хочется свеженькую.
Если баба ловкая, умелая, она сможет его взять. И мы с тобой будем как бы ни при чем.
— Красиво говоришь, Михара.
— Старый я уже, Чекан, старый. Жизнь всему учит.
Где нельзя силой, кайлом или ломом, там надо аккуратно, с любовью и лаской. Мужик должен растаять, должен слюни пустить, и тогда с ним делай все, что хочешь. Редко попадаются крепкие мужики, — Михара скривил губы, намекая на то, что он один из таких, на которого никакая баба не повлияет, а если и повлияет, то он сможет совладать с собой и не растаять, как воск, а остаться таким же крепким, каким есть.
— Есть у меня такая баба, — сказал Чекан. — Баба что надо, и за хорошие деньги она своей задницей и большой кусок льда растопит. Такая баба, Михара…
— Ладно, покажешь, я сам ей объясню, что к чему.
Больница в Клину, где работал доктор Рычагов, стала для него уже совсем чужой, настолько он свыкся с мыслью, что уедет работать за границу. Его теперь раздражала не только грязь, потеки на потолках, вздыбленные полы, но и ворчанье больных, недовольство персонала, особенно зарплатой. Он считал, что дорабатывает здесь последние месяцы. Ему не терпелось бросить все к черту, и только уговоры Дорогина пока еще действовали на него.
— Не спеши, Геннадий, все нужно сделать осторожно и осмотрительно, уезжать лишь тогда, когда будешь уверен, что никто тобой не интересуется, никому ты стал не нужен, что никто за тобой не увяжется.
Рычагов сидел в своем хорошо обставленном кабинете и мрачно смотрел на стопку историй болезней, не решаясь притронуться ни к одной из них.
«Ну его к черту, — думал он, — все сделает Тамара или еще кто-нибудь. Я уже не у дел. Еще советом или в сложном случае помочь смогу, а так — нет. Если нет желания к работе, не горишь, то лучше и не браться — навредишь».
В дверь к нему постучали. Он уже привык определять по стуку, кто именно хочет к нему войти, но на этот раз стук оказался незнакомым.
«Больные стучат робко, как бы просятся, почти скребут по двери, как запертая в ванной комнате кошка. Начальство стучит нагло, если вообще стучит, и мгновенно открывает дверь, не дождавшись ответа. Тамара стучит осторожно, но уверенно».
А этот стук классифицировать по своей системе Рычагов не смог. Стучали просто-напросто аккуратно, как стучит молоточком сапожник, забивая маленький гвоздик с золоченой шляпкой.
«Легкий стук, аккуратный. Кто бы это?» — удивленно пошевелил бровями Геннадий Федорович.
Ему в этот момент видеть никого не хотелось, но в то же время ему стало и любопытно. Любопытство он еще не утратил.
— Да, войдите, — отчетливо произнес он, придвигая к себе стопку бумаг, чтобы в случае чего сделать вид, будто он занят срочной работой и распрощаться с посетителем как можно скорее, если, конечно, тот его не заинтересует.
Дверь открылась тоже аккуратно. Из-за нее выглянул Клаус Фишер. Рычагов тут же отодвинул бумаги в сторону. Перед немцем ему хитрить было нечего.
— Привет.
— А, Клаус, заходи!
Тот зашел, раскрасневшийся, явно с мороза, довольно потер руки. Тут же потянул к себе масляный калорифер и зажал его между коленями.
— Новость есть.
— Надеюсь, хорошая? — Рычагов закрыл дверь в кабинет и распахнул дверцу сейфа, вытащил оттуда коньяк и две маленькие рюмочки.
Немец тут же выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами.
— Нет, Геннадий, пить я сейчас не буду. А новость… черт ее знает, хорошая она или плохая… Ты уже подготовил деньги к отправке?
— А что там готовить, — ухмыльнулся Рычагов, предвкушая, что дело сдвигается с мертвой точки и он сможет переправить деньги.
— Мы уезжаем сегодня.
— Какого черта? — растерялся Рычагов. — Во сколько? Кто так распорядился?
— Ну, не я же главный в нашей миссии! Прислали факс, что к рождественским праздникам собрали еще одну партию гуманитарной помощи.
— Черт бы их побрал!
— Ничего страшного, Геннадий, после Нового года я опять буду здесь, как раз привезем гуманитарку к православному Рождеству. Если хочешь, я могу забрать деньги прямо сейчас. Но ты учти, рождественские каникулы они и в банках, и у деловых людей, с которыми я договаривался, так что деньги пролежат без движения почти две недели. А мне придется уезжать перед православным Рождеством вновь. На кого я их там оставлю, не суну же под кровать, чтобы жена их оттуда шваброй вытащила?
Рычагов сидел задумавшись. Он вспомнил слова Дорогина, который советовал ему никогда не спешить.
— Может, ты и прав, Клаус. Хотя, честно признаться, мне не терпится переложить ответственность на тебя.
Доктор Фишер засмеялся:
— Я тоже хотел бы, чтобы все провернулось быстрее.
Мне самому хотелось бы уехать вместе с тобой, как-никак мы много хорошего сделали вместе. Но так уж получается… Так что, извини. Давай прощаться, ночью я уже буду в дороге, наш конвой уходит.
— Спасибо за то, что доставили, — Рычагов крепко пожал руку Фишеру, и мужчины улыбнулись друг другу.
— Смотри не передумай, — Клаус погрозил ему пальцем, — а то еще найдешь себе более надежного партнера.
— Надежнее тебя нет.
Фишер выглянул в коридор и тут же закрыл дверь:
— К тебе твоя женщина идет.
— Тоже неплохо.
— Я пошел, не буду мешать.
Фишер исчез, а Рычагов подошел к окну. Он слышал, как открылась дверь, как вошла Тамара, на этот раз без стука, но даже не обернулся. Он смотрел, как Клаус садится в микроавтобус и выезжает со двора больницы. Следом за ним поехали два маленьких грузовичка, машины «Скорой помощи» остались как подарок больнице.
«Эх, может, зря не отправил? Может, стоило рискнуть? Жгут деньги руки», — подумал Рычагов, когда Тамара остановилась рядом с ним.
Если бы это происходило раньше, всего какую-нибудь неделю назад, то женщина непременно обняла бы Рычагова за шею, поцеловала бы в ухо. Но этого не случилось. Рычагов ждал, затем резко повернулся и сказал:
— Гав!
Тамара вздрогнула от неожиданности.
— От Лютера научился? — наконец-то нашлась она и рассмеялась.
— Устал я что-то, — он потер виски и махнул рукой, — к черту работу! Давай сварим кофе…
— Нет, не придется тебе, Геннадий Федорович, пить кофе.
— А что такое?
— Плохо стало больному из пятой палаты, я поэтому и прибежала.