— Не верю, — сказал Чекан.
— Правильно, так и надо, не верь, не бойся, не проси, — напомнил зэковский закон Михара. — Но мне-то ты верить должен. Курю «Беломор» и жив пока.
— Все мы пока живы, и вряд ли кто-нибудь из нас умрет от курения, — Чекан усмехнулся и протянул руку к пачке «Беломора», которая лежала поверх старого картонного чемодана с металлическими уголками, кое-где проржавевшими.
— Кури, вспомни молодость.
— Теперь твой «Беломор», Михара, труднее достать, чем хороший «Мальборо».
— Вот-вот, не люблю быть таким, как все, — Михара с дружелюбной улыбкой угостил Чекана папиросой.
— Подзабыл я его вкус, ты только мне его и напомнил.
— Вспоминай, вспоминай. "Нам дым отечества. — "
Теперь Чекан попытался повторить то, что сделал с папиросой Михара, но ему не удалось так лихо переломить мундштук, и папироса криво торчала в его зло напряженных губах. Он трижды затянулся, тут же закашлялся и в сердцах выругался:
— Хрень какая-то, сразу горло дерет! Я себе представляю, если полпачки таких обложить, тогда язык распухнет, а утром горло не продерешь.
Михара хохотнул:
— А тебе что, в опере песни петь?
— В опере песни не поют, — сказал Чекан.
— А что ж они там делают?
— Арии исполняют.
— Но все равно голосят, как на поминках. Да и не об артистах речь, про тебя говорим. А сильного мужика ничто не берет, да и привыкать к этому импортному дерьму мне не хочется, зависеть будешь от дорогих сигарет.
А «Беломор» на зоне достать проще.
— Ты так говоришь, — посмотрел на кореша Чекан, — словно опять туда собрался, словно на вольняшке задерживаться не думаешь. На шконки потянуло?
— Знаешь, думаю на воле задержаться. И желательно побыть здесь подольше. Не хочется, чтобы опять кости болели, чтобы суставы крутило. Холодно там, вот это мне и не нравится.
— Так попросись, договорись, тебя куда потеплее отправят. Тебе устроят.
— Там везде погано, не мне тебе рассказывать.
— Это точно, там везде не курорт.
Машина проскочила место, на котором Чекана тормознуло ГАИ, когда он спешил к Резаному. Авторитет помрачнел.
— А вот здесь нас гаишники долбаные тормознули, Бориса тогда еще у меня не было, Митяй сидел за рулем.
— Это когда — тогда? — спросил Михара.
— Когда к Резаному гнали, когда он мне позвонил.
— А что он тебе такого сказал?
— Сказал, что ему хреново, сердце щемит, чтобы я все бросал и летел к нему.
— И ты бросил?
— А то нет! И карты бросил, и деньги оставил. А карта шла, как назло, лучше не бывает.
— Когда везет в одном, в другом обязательно ждет прокол. И ты это должен знать.
— Да знал я это, вот и полетел сломя голову. А эти долбаные гаишники то это, то се. — И это им не так, и то не туда глядит, и ремни не пристегнуты, и номера грязные.
В общем, минут пятнадцать разбирался с ними, а в это время, наверное, и порешили Резаного азербы долбаные — Рафик со своими дружками.
— Да уж, и не говори, в таком деле минута дороже года.
— Дороже, дороже, — сказал Чекан, судорожно вспоминая то, что произошло тогда на этом отрезке дороги, ведущей в Тверь. — Ну а ты не передумал, Михара?
— Чего же это мне передумывать?
— Может, кого другого подсеем?
— Кого ты подсеешь? В таком деле только на себя и можно полагаться, все остальные чего-нибудь хомутнут, завинтят. Вот твой Винт полежал там, а где он сейчас?
— Ну ладно, он сам дурак, наркот долбаный, меры не знал. Я ему сам говорил и морду бил, но на него, ты же знаешь, слабо это действовало.
— Я его вообще слабо знал, я с такими стараюсь дел не иметь. Люди вокруг должны быть надежные, крепкие как дуб, а не какие-то наркоты.
Чекан утвердительно кивнул в ответ на долгую тираду Михары.
— Лягу, полежу с недельку, а может, дней десять отхватить придется. Заодно кости подлечу, а то просыпаюсь, хрустят, как втулки несмазанные. Все хрустит, аж противно!
— Ты еще не старый.
— Постарше тебя.
— Не в годах дело.
Михара приложился горячим лбом к прохладному стеклу:
— Я сам себя не узнаю, раньше вскакивал с постели, все гнется, ни тебе скрипа, ни шума, в общем, отлично.
А после этой ходки совсем невмоготу стало. Еще на зоне знакомый доктор говорил, подлечиться мне надо, на курорт хорошо бы съездить. Говорят, в Мацесте под Сочами хороший курорт, грязи. Вонючие, правда, но зато боль как рукой снимает. Лежишь себе в ванной, а тебя обмазывают, обмазывают, гладят…
— Ну ты и размечтался! Утрясем это дело с Якутией и поезжай в свою Мацесту, мажься грязью.
— А ты уверен, — вдруг спросил Михара и пристально исподлобья взглянул на Чекана, — что доктор чист?
— Жалко будет, если он дерьмом окажется и деньги хватанул. Мы в него вложили много, правда, он и отработал на совесть, многих на ноги поставил, от ментов спас.
Но и платили мы ему по-царски, да и дом за наши деньги куплен, и операционную мы оборудовали ему, как говорят, по последнему слову техники.
— Ладно, ладно, — Михара положил руку на колено Чекана, — ты мне его не хвали, сам покалякаю с ним, посмотрю, чем дышит, как рентгеном просвечу.
— Думаю, ошибаемся мы с тобой. У немцев-то с собой ни хрена не оказалось!
— Как я понимаю, он мужик хитрый, мог и нас перехитрить. Если что, ты уж меня не обессудь.
— Конечно, Михара, если что, я знаю что с ним делать.
— Вот и хорошо. Главное сейчас прикинуться валенком, и если хороший человек, то мы его не обидим. А если сука, ты же знаешь, собаке — собачья смерть.
— Знаю, — коротко отрезал Чекан и вытащил из пачки дорогую сигарету, щелкнул золоченой бензиновой зажигалкой, прикурил.
— Игрушек у тебя развелось, Чекан, зажигалки, запонки… На хрена тебе все это, ты же и без них мужик уважаемый?
— Сам не знаю, Михара, как-то так повелось, втянулся.
— С кем поведешься, от того и наберешься.
— Я сам по себе. Но меняюсь вместе с миром.
— Да, сейчас все такие — навешают кресты, цепи, кольца. А имеют они н? это право или нет — Бог им судья. Сразу-то куда поедем? — спросил Михара.
— Сразу в больницу, Рычагов днем на месте.
Прошло немного времени, и черная «БМВ» с московским номером привычно, словно она это делала каждый день и словно бы хозяин машины работал в больнице, въехала на служебную стоянку и аккуратно затормозила рядом с автомобилем «Скорой помощи», пригнанным сюда немцами по линии гуманитарной помощи.
Борис выскочил, открыл дверь Чекану.
— Ты посидишь? — спросил Михару Чекан.
— Да, посижу, неохота светиться.
— Ладно, я пойду с Борисом, — : и они вдвоем отправились в больницу.
Никто ничего у них не спрашивал, никто не задавал лишних вопросов. Они важно шли по лестнице, затем по длинному больничному коридору прямо по центру, словно были проверяющими из здравуправления и никому не подчинялись, никого не боялись. Подойдя к двери кабинета Рычагова, Чекан посмотрел на Бориса:
— Подождешь здесь, — сказал он и два раза перстнем ударил в дверь.
Из-за двери послышалось не очень довольное:
— Да, войдите!
Чекан широко открыл дверь и, улыбнувшись, шагнул через порог, при этом его взгляд был напряжен. Рычагов, просматривавший бумаги, увидев Чекана, захлопнул историю болезни и, даже не поставив роспись и не закончив писать диагноз, поднялся из-за стола.
— Здорово, врач-вредитель.
— О, какие люди, и без предупреждения!
— Но с охраной, — пошутил Чекан, протягивая руку.
— Что случилось? — спросил Рычагов.
— Да ничего, слава Богу, серьезного. Никого не зарезали, никого не подстрелили и не взорвали. Все слава Богу.
— А что привело, дела какие? Сам себя неважно чувствуешь, занемог? — глядя на Чекана, нетрудно было догадаться, что тот абсолютно здоров и боль в суставах его не беспокоит.