— Сидите, сидите. Извините, что я так поздно. Как у вас уютно здесь. Я предложила вашему Карлу, не могу ли я быть вам полезной сегодня ночью, ведь он мужчина, а мужчины не умеют ухаживать за больными. Знаете, первая ночь после больницы…
Мать неуверенно переводила взгляд с Карла на пожилую ласковую женщину и снова — на Карла. С усилием улыбнувшись, она поблагодарила, настойчиво приглашая женщину присесть, но та поболтала еще с несколько минут стоя, — мать слушала и не слышала, — и ушла.
— Да и где бы мы ее здесь, в кухне, положили? — сказала мать после ухода соседки и задумчиво прибавила: — Но это хорошие люди.
Покачивая головой и с нежностью глядя на Карла, она сказала:
— Это ты просил ее переночевать у нас? — и рассмеялась. — Я засну, как сурок.
Довольная, что сейчас она без помехи предастся своим мыслям, она притянула к себе его голову и погладила ее. Раскладывая матрац, он спросил, не изменила ли она своего решения насчет денег. Это ей понравилось, это ее тронуло: мальчик думает о ней.
Она спала. Она — она могла спать.
Но те, кого она так всполошила — ее дети — спали плохо. В эту первую ночь после возвращения владычицы дома в комнате не было покоя. Оба питомца без конца ворочались и вздрагивали. Малыш дважды принимался кричать, но Карл тотчас же подбегал к нему — удивительно, как это мать ничего не слышала — шопотом уговаривал его, подушкой прикрывал ему рот.
Карл ломал себе голову: что сделать, как помочь матери? Успокоив малыша, он вдруг вспомнил, что когда он с медицинской сестрой шел по больничному саду, та у него спросила, не замечал ли он за матерью странностей. Значит, сестра считала ее ненормальной. Что это мать толковала насчет денег? Что значит — присяга? Он ничего не понимал. Может быть, в самом деле несчастье помутило ее разум? Они были одни на целом свете, дядя и тетя — разве это близкие люди? Они взяли к себе Марихен, а в общем-то, живя на соседней улице, они жили как за тысячу километров. Перед глазами его проносились сутолока универсальных магазинов, широкая лестница Галлереи побед, король на белом коне и генералы вокруг него. Какой чужой мир!
Мрак, нигде ни звука, там спит мать, здесь — маленький больной Эрих. В темноте ему вдруг стало страшно — мать в кухне не шевелилась. Он спустил ноги на пол, он стоял в маленькой передней, прислушиваясь. Приложил ухо к двери. Ничего. Его вдруг охватил сумасшедший страх, он готов уж был открыть дверь, но в это мгновенье заскрипел матрац, послышался вздох, глубокое дыхание. Он скользнул к себе обратно.
Охота за деньгами
Он носится целый день по городу. Он пробегает по кварталам универсальных магазинов, слоняется по крытому рынку. Насколько теперь все иное! Это уже не радужные облака, играющие богатством красок; облака приняли твердую форму: со всех сторон торчат углы, нависают карнизы, громоздятся барьеры. Никому до тебя никакого дела. Хлеб, ряды пирожных, торты не напоминают больше о лугах, пашнях, мельницах. Ты видишь людей, слоняющихся, как и ты, изучающих цены и ощупывающих свои карманы. Ты видишь целые крепости из фургонов, кучи соломы, штабеля ящиков под стенами рынков, ты дышишь острым запахом рыбы, фруктов. Ты смотришь на горы фруктов, которые въезжают на громыхающих тележках в полутемные склады, и у тебя не рождается образ ветвистого грушевого дерева, согнутого под тяжестью плодов, или яблони, или грядки зеленых помидор: ты видишь только толстого человека в кожаном костюме, толкающего тележку, и его дородную жену с высоко подвязанным фартуком. В руках у жены какие-то листки, она громко считает, она выкрикивает цену своего товара и вдруг начинает ссориться с соседкой. Ты не можешь помять, о чем это люди с такими раскормленными физиономиями могут ссориться между собой? Но здесь много и других фигур, не таких жирных, не таких краснощеких, не таких широкозадых; тебе кажется, что эти похожи на тебя, они бродят, они что-то высматривают, кто — равнодушно заложив руки в карманы, кто — перекинув через плечо серый мешок; некоторые тоже толкают попарно тележку, — мужчина с женщиной, он толкает тележку, она поднимает что-то с земли. Но что она поднимает? То, что падает с фургонов, что раздавлено колесами, что вытряхивается из порожних ящиков и сметено в большие кучи. Они ничем не брезгают. Какой вид у этих мужчин и женщин! Иногда попадаются среди них и молодые парни. Ты разглядываешь их с содроганием и страхом. Ты чувствуешь, что ты один из них. Пока еще на тебе чистый и целый костюм, но вскоре и ты будешь, подобно им, весь в грязи, серый; как они, ты будешь что-то высматривать, и руки твои будут в постоянном движении. Уже и сейчас, хотя ты смотришь на них с содроганием, ты, подобно им, шаришь повсюду глазами. Они-то ведь перебиваются кое-как.