Он слонялся по рынку. В обеденный час — он ничего не ел и не пил, он умел пересилить жажду и голод, эти привычки, сохранившиеся с прежних времен, — в обеденный час он попал, сам не зная как, в священные, теперь совершенно безмолвные, чужие, мертвые кварталы мраморных мостов, мраморных лестниц, мраморных колоннад, садов и садовников, широких аллей, дворцов, Галлереи побед.
Уже стемнело, когда он вернулся домой. Незадолго до того он очутился в отдаленной северной части города. Парень, у которого он спросил дорогу, повел его на привозный рынок, и Карл целый час, надев халат, работал у заново устраивавшейся торговки мясом, перетаскивая товар с воза в палатку. Он получил бутерброд и несколько пфеннигов за работу, познакомился с ребятами постарше и помоложе себя. Они тоже слонялись по рынку, а затем гурьбой двинулись в город. Карл еще целый час бродил по улицам, чтобы проветрить свою курточку. На удивленный взгляд матери он сказал, что искал работы, и показал ей деньги. Ошеломленная, она опустилась на табуретку.
— Где ты был, Карл? — Она не спускала с него глаз. — Ради бога, Карл, будь осторожен, я так беспокоилась за тебя.
— А у тебя что, мама?
Она апатично махнула рукой.
— Я ходила с Эрихом к Марии. Застала тетю дома. Я поблагодарила ее за цветы. И за дверь, и за врача.
Она поставила перед ним сосиски с картофелем. Высокая, скрестив руки под грудью, стояла она у плиты. Он смотрел на ее открытое, выразительное лицо, на ее каштановые волосы с широкими седыми прядями — точно бороной прошлись по темному полю — и радовался: она живет, он ее спас. Как ни мало у нее денег, она из них ни гроша не отдаст кредиторам. У нее были тугие щеки, слева и справа у нижней челюсти большие желваки, и между ними остро выдавался подбородок. Ее лицо меньше всего говорило о мягкости и любви. Но весь ее облик в это мгновенье невольно свидетельствовал о том, что жесткость и суровость в ее лице появились не сами по себе. Кто, глядя на нее сейчас, на ее запрокинутую голову, не сказал бы, что она — пленница, ожесточившаяся в борьбе, в попытках бежать. И на лице ее остались следы борьбы, горечи вышвырнутого из жизни человека; и вместе с тем — неугасимой человеческой тоски. Лицо это, пожалуй, можно было сравнить с каменистым лугом, но с таким, где сквозь камни пробиваются цветы. Карл мечтал: о, если бы у него были деньги!
Дружба
Он сговорился назавтра в одиннадцать часов встретиться с одним долговязым парнем постарше себя, с которым он познакомился на рынке. Рынок был сегодня пуст, долговязый запоздал. В ожидании Карл пошел бродить по соседним кварталам.
Были улицы, внешне как будто обычные, с рядами домов по обеим сторонам; а на самом деле это были — крепости, показывающие лишь свои передовые форты. Пройдя ворота, ты попадаешь в первый тесный двор, где этаж над этажом живут люди; они выставляют на окна цветочные горшки, белье развевается по ветру, в углу стоит мусорный ящик, валяются пустые коробки, в подвалы спускаются люди, они живут в утробе этого каменного мешка, женщины перекликаются из окна в окно. Широкие ворота ведут из этого двора во второй, где снова со всех четырех сторон глядят отвесные стены, раскрыты окна и повсюду — люди, люди, они спускаются по темным винтовым лестницам во двор, они сидят во дворе на стульях. Как вспугнутые крольчата носятся по дворам рои ребят. На задних дворах расположены склады и конюшни. С улицы, через ворота, проезжая насквозь дворы, тарахтят большие и малые экипажи и пролетки, кучера кричат на ребят, не уходящих с дороги. И церковь тоже вклинилась сюда, она зажата между домами. Около нее — ни травки, ни деревца, она стоит стена к стене в одной линии с мрачными человеческими строениями. Церковь заперта. Трудно себе представить, чтобы люди сидели тут на церковных скамьях и возносили свои голоса к господу-богу, восславляя его. Они замарали бы всю церковь — пришлось бы все окна раскрыть, они, наверное, никогда и не заходили в божью обитель.
Пришел, наконец, долговязый, — это был рослый и веселый парень. Рабочий костюм на Карле удивил его. Карл рассказал, что он недавно из деревни, что он хочет начать зарабатывать, но здесь, в городе, он не знает, как к этому приступиться. Собеседник Карла был человек бывалый, восемнадцати лет, он курил папиросы, свертывая их у себя на коленке, был белокур и свеж, видимо, смел и насмешлив. Звали его Пауль. Карл ему понравился. То, что Карл, деревенский житель, собирается зарабатывать здесь деньги, забавляло его. Карл рассказал ему о дяде и о том, что отец умер и что у них ничего нет. Пауль сказал, что дядьку попросту надо взять в работу. Карл пожал плечами.