Закончив зарядку, он отер со лба пот, поднял рубашку с пола, куда бросил ее накануне вечером, и сунул ноги в сандалии:
— Что-нибудь нужно купить?
Айша рассмеялась:
— Ты похож на оборванца.
Сама она никогда не выходила из дома в домашней одежде или без макияжа. Хотя косметикой она мало пользовалась, и без того была хороша. Тем, в числе прочего, она и приглянулась ему когда-то. Его никогда не привлекали женщины, которые густо пудрились и ярко красили губы. Он считал, что это безнравственно, и, хотя сознавал весь нелепый консерватизм своей реакции, не мог заставить себя восхищаться чересчур накрашенной женщиной, даже самой красивой. Айша не нуждалась в косметике. Ее смуглая кожа была безупречно гладкой; на продолговатом худощавом лице с точеными чертами сияли большие, глубоко посаженные, чуть раскосые глаза.
Гектор глянул на свои сандалии и улыбнулся:
— Этот оборванец спрашивает: что-нибудь купить?
— Не-а, — мотнула она головой. — Если мне не изменяет память, ты вроде на рынок с утра собирался, да?
— Разве я отказываюсь?
Она бросила взгляд на настенные часы в кухне:
— Тогда поторопись.
Гектор раздраженно промолчал. Он не хотел суетиться сегодня утром. Хотел провести это утро неспешно и спокойно.
Он взял субботний номер газеты, бросил на прилавок десятидолларовую купюру. Мистер Лин уже потянулся за золотой пачкой легких сигарет «Питер Джексон», но Гектор остановил его:
— Нет, не эти. Сегодня я возьму «Питер Стайвезант Редз». В мягких пачках. Две. — Гектор убрал десятидолларовую купюру и выложил на прилавок двадцатку.
— Перешел на другие сигареты?
— Курю последний день, мистер Лин. Завтра бросаю.
— Молодец. — Старик улыбнулся ему. — Я выкуриваю всего три в день. Одну утром, вторую — после обеда и третью — когда закрываю лавку.
— Мне бы так. — Но последние пять лет он только и делал, что бросал и вновь начинал курить, давая себе слово выкуривать не более пяти сигарет в день. Почему бы нет? От пяти сигарет вреда большого нет. Но потом его рука сама собой тянулась за следующей сигаретой, потом за следующей — и так, пока пачка не пустела. Каждый раз. Он завидовал старому китайцу. Вот если б ему удалось остановиться на трех, четырех, пяти сигаретах в день. Увы, не получалось. Сигареты для него были как коварная возлюбленная. Полный благих намерений, он заливал пачку с сигаретами водой из-под крана и кидал ее в мусорное ведро. Чего только он не перепробовал, пытаясь избавиться от пагубной привычки: резко бросал курить, прибегал к гипнозу, никотиновым пластырям, жевал жвачку. И несколько дней, неделю, один раз даже целый месяц ему удавалось не поддаваться искушению. Но потом он украдкой выкуривал сигарету на работе, или в пабе, или после ужина и мгновенно возвращался в объятия своей жестокой возлюбленной. И месть ее была беспощадна. Он вновь поклонялся ей, не мог утро без нее пережить. Противостоять ее чарам было невозможно. Однажды воскресным утром, когда дети были у родителей, а они с Айшей неторопливо, с грациозной медлительностью предавались восхитительным радостям любви, он, сжимая ее в объятиях, прошептал: «Я люблю тебя, ты — мое счастье, моя отрада». Она повернулась и, глядя на него с сардонической усмешкой на губах, ответила: «Нет, не я. Твоя истинная любовь — табак, курево — твоя отрада».
Разразилась жуткая, изнуряющая ссора: несколько часов они орали друг на друга. Она обидела его, оскорбила его гордость. Особенно униженным он себя почувствовал, когда понял, что лишь лихорадочное выкуривание одной сигареты за другой позволяет ему не терять самообладания в споре. Он обвинил ее в лицемерии и ханжестве. Она в ответ вспылила, стала перечислять его слабости: лень, тщеславие, инертность, эгоизм, полное отсутствие силы воли. Ее слова глубоко ранили — именно потому, что она, он знал, была права.
И он решил порвать с курением. Теперь уж раз и навсегда. Айше он не потрудился сообщить о своем намерении: ее скептицизм был невыносим. Но курить он собирался бросить.
Утро выдалось теплым, и он, раздевшись до майки, сел с чашкой кофе за столик на веранде. Едва он закурил, на веранду выбежала Мелисса и с криком кинулась ему в объятия.
— Адам не дает мне играть, — ревела она. Гектор усадил дочь на колени, стал поглаживать ее по лицу. Дал ей наплакаться вволю. Господи, ну за что ему это, да еще сегодня утром? Он хочет покурить в тишине и покое. Покоя ему вечно недостает. Но он поиграл с волосами дочери, поцеловал ее в лоб, подождал, пока у нее иссякнут слезы. Затушил окурок. Мелисса смотрела, как рассеивается в воздухе дым.