– Бимбер гонят, да хлеб пекут.
– А что такое бимбер? – спросил Алексей.
Водитель с удивлением взглянул на Гордеева.
– Так это ж ихний самогон такой, товарищ старший лейтенант, крепкий до чёрта. Кто из свеклы гонит, кто из картошки, из зерна, а кто побогаче – из сахара. Неужели не пробовали?
Алексей, смутившись, промолчал.
Нельзя сказать, что шоссе жило активной жизнью. В оба направления двигался в основном армейский транспорт: гружёные или с людьми ЗИСы и ГАЗы, мастерские, цистерны. Встречались шедшие в сторону запада дивизионы 122– и 152-мм гаубиц, сапёрные и понтонно-мостовые батальоны, фургоны медслужбы с большими красными крестами на брезентовых боках. Мелькали, сверкая чёрным лаком и требовательно сигналя, легковые автомашины армейского командного состава, НКВД, партийных, советских и хозяйственных работников. Изредка проходили переполненные, с настежь открытыми окнами рейсовые автобусы отечественной и польской марок. Основой же шоссейной жизни были многочисленные и разнообразные телеги, повозки, возы, груженные сеном, прошлогодней соломой, пиломатериалами, дровами, хворостом, армейские фуры и полевые кухни. Вся эта гужевая братия двигалась неспешно, занимала правую сторону шоссе, жалась к обочине, а зачастую и шла по обочине, поднимая огромные облака густой пыли.
Часам к семи вечера, когда злое июльское солнце легло отдыхать в западных просторах сосновых боров, въехали в Барановичи. Двадцатисемитысячный городок, половину населения которого составляли евреи, утопал в садах, густых зарослях сирени, боярышника, шиповника и чубушника, был окутан запахами цветов, жареного мяса, печёного хлеба и кофе. Повсюду попадались шинки, таверны, кабачки, трактиры, кофейни, кондитерские, чайные… По мощёным улочкам сновали торговцы пирогами, пивом, табачными изделиями.
У приезжего могло создаться впечатление, что в городке только и занимались тем, что пили и ели. Собственно говоря, так оно и было на самом деле. Владельцы и работники магазинчиков и лавок, мастерских по пошиву и ремонту обуви и одежды, мастерских и магазинов ювелирных и скобяных изделий, адвокаты, стряпчие большую часть времени проводили в шинках и других, как говорили в СССР, пунктах общепита. Там, за чашкой кофе или чая, стаканом бимбера или дешёвого вина, кружкой местного пива решались дела, проворачивались сделки, шёл обмен новостями, собирались и распространялись сплетни.
В одном из таких злачных мест, в шинке старого города, решил сделать привал проснувшийся подполковник. По всему, он тут бывал неоднократно, так как хозяин, пожилой еврей, одетый не по погоде в тёмного цвета шерстяную тройку, завидев вошедшего, поднял руки и эмоционально воскликнул:
– Господь праведный! Ты таки послал мне наконец пана полковника!
Шинкарь стряхнул грязным полотенцем со столика на пол крошки.
– Панам офицерам для начала бимбера или только покушать?
Зайцев, секунду подумав, ответил:
– Мне бимбера, ему, – он указал на водителя, – холодного лимонада, а ты, Гордеев, что пить будешь?
Не дождавшись ответа, продолжил:
– А ему пива.
Шинок был неопрятный. Пол устилал толстый слой опилок, стены обшарпанные, засиженные мухами старые литографии, давно немытые стёкла окон. Зато в шинке было прохладно и безлюдно.
Пиво оказалось холодным и приятным на вкус, а поданное жаркое – телятина и картофель, тушённые в сливках, – просто отменным. Пообедав, сержант Батрак, оставил командиров, пошёл охранять машину. Мало ли чего случится. Зайцев, допив остаток бимбера, удовлетворённый откинулся на спинку стула, закурил венгерскую контрабандную сигарету, пачку которых с загадочной улыбкой принёс шинкарь.
– Вы, Алексей Михайлович, не обижаетесь, что я на «ты» перешёл? Вы всё же в сыновья мне годитесь.
– Что вы, товарищ подполковник, мне так приятнее. Непривычно как-то, когда «выкают».
– Ну и ладно. Старайся, Гордеев, всё замечать, делать зарубки в мозгу. Проявляй бдительность, местным никому не доверяй, никому ничего не обещай, не выпивай с ними, остерегайся женской навязчивости.
– Как же так? Мы же их вроде как освободили, и теперь они такие же советские, как и мы! – с горячностью воскликнул Гордеев.
– Не горячись и не шуми так. Освободить-то освободили, но советская власть здесь ещё не окрепла, даже не укоренилась окончательно. Население мысленно живёт там, в несуществующей уже Польше, мыслит прежними категориями, побаивается нас, советских, особенно чекистов и военных, с опаской ожидает репрессий, всеобщей коллективизации, отмены частной собственности и экспроприации имущества. Западная Белоруссия буквально напичкана германскими шпионами и диверсантами, которые ждут своего часа.