— Ну, с Бубновым-то все ясно. — Полковник внимательно пригляделся к старенькой фотографии. — Надутый какой! И что будем делать?
Он опять стал листать старенькие бумажки в папке. А потом постучал длинным указательным пальцем по листику с характеристикой:
— Не поинтересовался, кто подписал?
— Поинтересовался. Мадам не знает. Какой-то Шубников.
— А как зовут? Тут написана одна буква: Д.
Якушевский насторожился и смотрел на Филина с явным интересом.
— Так это все разъясняет! — по инерции продолжал гнуть свое Филин. Но уже прежнего задора в нем не было — Пришел в гости к Бубнову, он его и… — Евгений сделал красноречивый жест. — А избавиться не успел. Умер.
— Кто пришел? — спросил полковник.
— Кто, кто… Этот самый и пришел, Шубников.
— Так с того времени, как этот Шубников подписывал характеристику, прошло лет тридцать! Ему что, некуда пойти было? И не факт, что они дружили.
— А что, не бывает? Люди иногда всю жизнь дружат! — огрызнулся Евгений.
— А почему убил? Об этом в твоей папке сказано?
— Нет, конечно. Но это многое проясняет. Детали…
— Детали. Это понятно. Это всегда важно. А главную деталь — почему убил? Ты можешь прояснить?
— Ну… Ну… — Евгений вскочил со стула и попытался забрать у полковника папку. Как будто в ней были ответы на все вопросы. Но тот прихлопнул папку ладонью. Он и не собирался отдавать ее Филину.
— Сейчас во всем разберемся, — успокоил старшего лейтенанта Ушан. — Мы тут с Димитрием Антоновичем еще не решили, что делать. А теперь и ты важную информацию принес. Правильно, капитан?
Якушевский пожал плечами. Он внимательно вслушивался в перепалку возмущенного товарища с полковником. «Не сорвался бы с цепи Женюра», — подумал он.
— Ну, так что, Димитрий, как поступим дальше?
— Когда я пришел в Институт, попугай сказал: «Пришлепал, Димон». Откуда он узнал, что я — Димон? У него ведь не спросишь? А у Шубникова подпись под характеристикой: Д. Шубников. Д. Отсюда и танцевать надо. Женя выяснил, Женя и продолжит.
— Ну-ну! — как-то загадочно пообещал Ушан…
В Институте в этот рабочий, а не «банный» день было так же уныло и пустынно. В знакомой комнате только попугай не очень внятно пробормотал, увидев Якушевского:
— Пришлепал, алкоголик.
В прошлый раз он не заметил множества небольших бумажек, накленных на канцелярский шкаф. Правда, тогда на нем сидел попугай и вещал всякую чушь. Такие бумажки с разными изречениями жена Глафира наклеивала на холодильник. Правда, были среди них и дельные. Например, «Не суй в огонь руку, обожжешься»! Здесь на бумажках красовались различные цитаты. Дмитрия особенно заинтересовала одна из них:
«Трынды, трынды, балалайка, трынды, трыкалка моя…»
Рядом стоял большой вопросительный знак. Около слов «семантика», «изобразительные средства» и «заговор» ютились маленькие вопросики. И совсем уж непонятное Якушевскому слово «диподия». Судя по тому, что попугай их ни разу не упомянул, они были ему неведомы.
Димон вздохнул. А потом вдруг сказал вслух:
— Зато я знаю латынь! Homo homini lupus est!
— Дурак! — сказал попугай и опять затих.
«Слово “дурак” — главное в его лексиконе», — усмехнулся капитан.
Он уже хотел пойти искать «профорга» Мамыкина, как тот появился в комнате и небрежно кивнув Дмитрию, достал из стола фотографию. Это была Лида.
«Вот это да! Как близко она от меня была! Руку протянуть… И… Но тогда бы это стало служебным проступком».
Посмотрев на фото, потом на Якушевского, Мамыкин никак не мог решить: отдать карточку или не отдавать. Лицо у него выглядело так, словно он проглотил что-то очень горькое. Даже попугай, чуть склонив хохлатую голову набок, смотрел на него с сочувствием. Дмитрий протянул руку:
— Давайте!
Мамыкин пожал плечами, словно хотел сказать: а что делать? И отдал фото.
На обратной стороне красовалась надпись: «Милому Котику от Кошечки».
— Я вам верну, только пересниму, — сказал капитан и, сам не зная почему, покраснел.
Мамыкин несколько секунд подумал, потом махнул рукой:
— Можете просто выбросить. — И не прощаясь, вышел из комнаты.
— Анна! Анна! — заорал попугай и опять забрался в клетку.
— Я думаю, надо распечатать и разослать по всем отделам полиции, — сказал капитан, положив фото Лидии Павловны на стол перед Ушаном. Тот внимательно рассмотрел ее, потом перевернул.
— Вот так, значит? Котику от кошечки? — потом еще раз прочитал посвящение. — Красивая, стерва, — сказал задумчиво.