— Не надо мне никаких стихов. Я спать буду. Сидя. Раз мне никто не верит.
— Так под стихи знаешь как хорошо засыпается! Слушай…
И Пувилон в своей поэтической манере, с подвываниями, выдал:
— Ты, Рекбер, не сын барона —
Прячешь ты в штанах корону,
Скрыл ее от наших глаз,
Будто ты один из нас.
Ты еще едок хороший —
Сам свою ты скушал лошадь
И каретой закусил,
А вторую отпустил,
Чтоб дракона приманить,
Чтоб потом его словить,
Оседлать и полетать,
За страной понаблюдать.
Полетал, пришел сюда…
Я ведь прав, врунишка?
— Да!!! — вскочил со скамьи Лапутун. — То есть нет, конечно же, нет!!! Ни на каком драконе я не летал! Кто тебе позволил издеваться над высокородным человеком, лодочник?! Я покидаю твою вонючую лоханку! Немедленно причаливай к берегу!
— Не надо, — шепнула я Пувилону, — его же драконы съедят.
— Да вообще-то уже светает, — глянул на небо лодочник. — Не съедят, думаю.
— Что вы там шепчетесь?! — продолжал горячиться подобранец. — И как вы смеете сидеть, когда перед вами стоит сын барона?!
— Если я встану, — сказал Пувилон, — ты причалишь к берегу разве что сам, если плавать умеешь.
— А я вообще дама, — фыркнула я, — и может, еще повысокородней тебя.
— Королева, что ли? — скривился неблагодарный хам.
— И как ты догадался? — всплеснула я руками.
— Да ты вообще ведьма, — процедил Лапутун. — Рыжая нечисть со своим колючим прихвостнем!
— Ты сейчас точно вплавь причаливать будешь, — встала я, закатывая рукава платья. Это вышло у меня как-то само собой, от страха, наверное, что меня раскусили. А еще от обиды за Болтуна. Он ничем не заслужил, чтобы его то и дело обзывали.
— Причаливай! Причаливай! — завопил испуганный негодяй Пувилону.
Лодочник повернул наше суденышко к берегу. Хамовитый лгун в плаще выпрыгнул из лодки, когда до суши оставалось еще метра полтора. Впрочем, он был в сапогах, не промок. Отбежал подальше, подождал, пока мы отплывем от берега, и погрозил кулаком:
— Попадетесь вы мне еще!
— Как бы ты нам не попался, — буркнула я, с трудом удерживаясь, чтобы не наколдовать этому нехорошему человеку чего-нибудь тоже нехорошего. Например, чтобы ему сильно захотелось попроверять, нет ли драконов в кустах. Но это было бы низко, я бы потом стыдилась. К тому же, могла бы случайно напортачить, и не он бы проверял драконов, а они его.
Кстати, а почему его в стишке Пувилона так задел именно дракон? Почему он завопил, что не летал на нем? Потому что все остальное было правдой? Да ну, не мог же он правда съесть лошадь! Хотя почему не мог? Конина вполне съедобна, особенно если хорошо приготовить. А вот насчет кареты — явный перебор. Ее хоть жарь, хоть отваривай — много не откусишь. Зато с короной в штанах наш поэт весело придумал. Это же он намекнул, что врунишка слишком низко прицелился — подумаешь, незаконный сын барона! Уж врать так врать, не барон, а сам король, который, переодевшись, пошел в народ. Ну а что, такие случаи в литературе не раз описывались, даже и в кино сюжеты были.
Между прочим, тогда бы вполне логичным выглядело его поведение: эта велеречивая спесь, пренебрежительный выпендреж… И тут меня словно током шандарахнуло: а что если и правда? Что если я проворонила того, к кому как раз и направлялась?
— Пувилон! — обернулась я к лодочнику. — Причаль еще раз к берегу! Срочно! Пожалуйста! Догадку одну проверить надо.
— Не причалю, — проворчал тот, не поднимая на меня взгляда. Вот те раз! А что случилось? Я повторила это вслух и услышала:
— Случилось то, что ты ведьма.
— Что?! — ахнула я. — Ты поверил этому вруну? Но ты же сам сочинил про него стих, кто он есть на самом деле… Хотя, может, это и есть на самом деле. Погоди, а ты знаешь, какой у короля нос?
— Я королям носы не меряю, я лодочник. А вот ты…
— Так, — остановила я его, решительно вытянув руку. — Не продолжай, ты уже сказал, кем меня считаешь. Но если это даже так, то все, любовь прошла, козявочки завяли?
— Да я что, — заерзал на скамье Пувилон. — Но вот мама…
— Эх, ты, — сказала я. — Высаживай меня, жених, да к мамочке скорей возвращайся.
— Уже доплыли почти, — пропыхтел лодочник. — Вон она, столица-то.
Я посмотрела вперед. Лучи восходящего солнца как раз осветили видневшуюся вдалеке стену большого города. Нужно было решать, что делать: высаживаться здесь или плыть до столицы? Какова вероятность того, что Лапутун — это переодетый король? Странно появился, не менее странно себя вел, сошел вот… Между прочим, если это и правда король, чего бы ему выходить, не доехав до конечной станции совсем немного? Может, как раз затем, чтобы не проколоться — привратники-то его наверняка бы узнали. А здесь его могли поджидать заранее оставленные люди. И лошади с каретой. Он даже свое возмущение мог специально разыграть, чтобы сойти именно здесь, не вызвав у нас подозрений. Ну так что — и мне сойти здесь? С другой стороны, он же все равно вернется сейчас во дворец, так что поеду-ка я до самого города, раз уж обиженный «женишок» не отказывается довезти. И между прочим, я ведь и правда его обманула. То есть сразу не сказала, кто я такая. Побоялась, что откажется везти. А он вот все равно везет. Стыдно.