Как-то совершенно случайно Алмазов слышал такой разговор:
— Мне жаловаться не на что, — уверяла Тамара Герасимовна секретаршу. — Большего и желать, кажется, нечего… Если только самой директором стать!.. Детей подняла, мужа — идиота! — выставила… Карьеру сделала блестящую. Такая карьера чего-то стоит. Вот когда я в обществе говорю, что главный бухгалтер, — сразу другое отношение!.. Да и так видно — можно не говорить. Карьера накладывает отпечаток. Приезжаю за сыном в школу — учителя видят: мама крутая приехала, — к сыну другое отношение.
«Какая может быть карьера! — дивился про себя Алмазов. — Здесь, в замшелой конторе, которая гордо зовётся „фирмой“, а халабуду с горсткой полуграмотных сотрудников именует „офисом“!.. Крутая мама!.. И что это у неё за общество?..»
Кроме должности Тамара Герасимовна имела в себе талант литературного свойства. И, увлекаемая этим своим талантом, писала стихи. Служащие конторы частенько натыкались на испещрённые аккуратными буквами листки, которые время от времени появлялись на столе у Тамары Герасимовны, и стоило только подойти за каким-нибудь делом к её столу, как листки сами собой лезли в глаза. А то однажды уборщица подобрала с полу такой листок, разумеется, случайно оброненный Тамарой Герасимовной. На листке очень красиво было написано:
Посвящались ли эти стихи идиоту-мужу или какому-то более разумному гражданину, уборщица не поняла. Однако посчитала своим долгом показать листок поварихе.
— Ишь ты! — удивилась повариха. — Туда же!.. В её-то годы детей рожать!..
— Да! — согласилась уборщица. — Совсем, видно, без мужа-то…
Был у Тамары Герасимовны ещё один бесспорный талант. Никто не умел так ловко обходиться с начальством, так потрафить, так угодить, так прозорливо предугадать желание, как это умела Тамара Герасимовна. Сказывалась и благодарность мирвольнику-хозяину за доступ к кассе, за высокое доверие, за хороший оклад, сказывался и опыт работы в горничных. Исполненная собачьей преданности и лакейской гордости, Тамара Герасимовна оказывалась готовой на что угодно, чтобы услужить.
Прочие сотрудники Тамару Герасимовну недолюбливали и боялись. Впрочем, окажись на её месте, едва ли отличались бы от неё хоть чем-нибудь.
Алмазову казалось порой, что он один в целом свете томится и тяготится существованием в странном мире, сплетшимся вдруг из вещей ничтожных, пустячных и малозначащих, способных при этом всецело захватить и подчинить себе.
Сколько раз он слышал напыщенные, благоговейные разговоры не только от людей непосредственно с деньгами связанных, в руках их держащих, но и от тех, кто в некотором роде только сочувствовал, только рядом тёрся, только дышал одним воздухом. Всё это нагоняло на Алмазова скуку и раздражение, всё это внушало странное ощущение: словно всё бывшее значительным и ценным в одночасье обессмыслилось и обесценилось и, сдвинув тем самым какие-то пласты в сознании огромного числа людей, стало причиной наступившего хаоса и всеобщего безумия.
Появление в своей жизни Сашеньки Алмазов воспринял как награду за долготерпение. Он наслаждался, благоговел, трепетал от восторга, радовался каждой возможности угодить. Сделать жизнь Сашеньки привольной и беззаботной, устроить так, чтобы она ни в чём не нуждалась — разве не благородная и не возвышающая цель? Даже делать неприятное дело ради любимого человека показалось Алмазову легко и приятно.