– Так…все нормально, легкие чистые. Думаю, антибиотики не понадобятся. Сейчас я температуру измерю.
Андрей вынул из кармана спецодежды бесконтактный термометр, вновь нагнулся над кроваткой и пикнул прибором.
– 38 и 5. Вы не волнуйтесь, я укол сделаю, чтобы температуру снизить. Главное – больше жидкости, и конечно есть все-таки надо.
– Спасибо, доктор. Вы меня успокоили.
Лицо женщины как-то посветлело и уже не казалось таким опухшим. Руки перестали щипать друг друга, а поднялись вверх и поправили грязные неухоженные волосы, видимо когда-то уложенные в прическу.
Он достал из рыжего чемодана напарника подходящий по размеру шприц, вынул его из упаковки и двинулся в сторону кроватки.
– Андрей, а как же лекарство? – с недоумением тихо спросил напарник.
Андрей многозначительно посмотрел на него, и тот замолчал. Он провел необходимые манипуляции со шприцом и затем выбросил его в мусорное ведро.
– Вас как зовут? – отодвигая детскую одежду с дивана и заботливо пытаясь посадить на него хозяйку квартиры, спросил Андрей. – Когда это случилось?
– Лариса, – робко произнесла она. – Больше месяца назад, но тогда я сама справилась. Сегодня не смогла, пришлось вас вызвать, – сказала она и с какой-то нежностью посмотрела на Андрея. Ее руки успокоились и мирно лежали на коленях.
– Я Вам тут телефон оставлю, если это снова случится. Только не стесняйтесь, звоните. Вас непременно выслушают, – он записал на листке номер и передал Ларисе. – Вы, главное, пейте больше и обязательно ешьте. Выздоравливайте!
Андрей и напарник забрали чемодан с медикаментами и направились к выходу. Поначалу замешкавшись на несколько секунд в комнате, Лариса тоже вышла в коридор и последовала за ними.
– Вы извините меня, что я вас вызвала. Я больше не буду, я обещаю, – она, словно ребенок, просила прощения за свою шалость. – Может возьмете, а то мне Гришу напоминает, – тяжело вздохнула она и протянула Андрею завернутую в одеяльце куклу.
Взаимопомощь
Надежда тяжело переживала расставание, и еще эта непонятная дурнота, периодически досаждающая ее последний месяц, только усугубляла так и без того ее психологически тошнотворное состояние. Она частенько вспоминала их поначалу милую встречу в ресторане, по прошествии времени оказавшейся последней. В тот день она тоже себя не важно чувствовала, и даже ее любимое блюдо: отварную брокколи под сливочно-грибным соусом она съесть не смогла, оставив на тарелке почти нетронутые травянисто-зеленого цвета причудливой формы соцветия, политые густой ароматной кремовой подливой. В начале вечера он был весел и даже хохмил в свойственной ему манере с примесью черного юмора, присущего людям его профессии, но позднее, заметив потерю у нее аппетита, он поначалу задавал какие-то витиеватые вопросы о ее самочувствии, а потом и вовсе видимо потерял интерес к происходящему и принялся за заказанный им стейк, виртуозно его разрезал, тщательно пережевывал, сконцентрировав все свое внимание на краю тарелки. Остаток вечера он был немногословен, а после него он так и не позвонил.
Она не могла понять, почему после этого вечера длившийся на протяжении более полугода роман был так внезапно завершен, и как какая-то несъеденная ею зеленая капуста могла так повлиять на его настроение. Она неоднократно ему звонила, писала сообщения с просьбой объяснить причину их такого, на вид совсем банального и странного расставания, но все ее усилия были тщетны. Вот и сейчас, несмотря на уже прошедший месяц боль расставания ее не отпускала, а иногда еще сильнее, в перерывах между едой, накатывала, потягивая то в пояснице, то почему-то в груди, и даже длинношерстная кошка Муся, ложась своим теплым пушистым тельцем на ноющие места хозяйки, не могла унять эту боль.
Надежда так надеялась, что уже с появлением в ее жизни этого человека она обретет долгожданную семью, а впоследствии, если повезет, и ребенка, а пока ей оставалось все свое время посвящать куклам реборн, профессионально изготовлением которых она много лет занималась. Эти милые пупсы, словно настоящие младенцы, с их нежным, почти естественным цветом кожи, едва видимыми венами, капиллярами, румянцем, тонкими как пушком волосиками занимали не только все свободное пространство в ее квартире, но и всецело ее душу. Неприглядные и даже на первый взгляд пугающие неосведомленного человека разбросанные по всей квартире безликие заготовки: молды, стеклянные и акриловые глаза, ресницы, мохерывые волосы от светлых до темных оттенков, каркасы, мягконабивные тельца после трудоемкого и долгого процесса превращались в маленькое практически живое существо, требующее заботы и внимание. Она кропотливо и аккуратно расписывала каждую деталь, уделяя особое внимание всем естественным складочкам, покраснениям кожи, бровям, прошивала специальными микроиглами их поначалу лысенькие головки мохеровыми волосиками, стараясь передать естественную линию роста волос младенцу. Надежда с большим трепетом относилась к каждому «рожденному» ею «ребенку» и придирчиво уточняла у покупателя, для кого и с какой целью он приобретает ее куклу, будто отдавала ее на усыновление. Оставшихся пока без «родителей» кукол она время от времени переодевала в купленную детскую одежду, рассаживала, протирала их мягкой влажной тряпочкой и расчесывала маленькой щеточкой, предварительно смочив их редкие волосики водой из пульверизатора.