На площадке между этажами стояла женщина. Ее крупная и грузная фигура, облаченная в ярко-красный байковый халат советских времен, выделялась ядовитым пятном на фоне покрашенных в светло-бежевый цвет стен подъезда. Неожиданно женщина повернулась, и Валерий Захарович смог увидеть ее одутловатое, неопределенного возраста с проскальзывающими детскими чертами лицо. Ее пустой и неподвижный взгляд был направлен куда-то в стену и казался каким-то отстраненным, а лицо выражало глупую улыбку. Она подошла к стене, сорвала приклеенное объявление и грубым уверенным движением затолкала его в уже распухший видимо от ранее сорванных листков карман халата. Затем будто что-то почувствовав, она резко повернулась в сторону Валерия Захаровича и уставилась на него. От неожиданности он так растерялся, что несколько секунд не мог отвести глаза от ее гипнотического взгляда и что-либо сказать. Очнувшись, Валерий Захарович скрылся за кабиной лифта и быстрым шагом стал спускаться на свой этаж. Только очутившись в своей квартире, он почувствовал прежнее спокойствие, но мысли не отпускали его и, словно молнии, поочередно сверкали у него в голове. «А если она заявит на меня в полицию? Ведь она могла видеть меня и раньше, как я ломал лифт?» – подумал он, и его лицо передернулось. Он уже напрочь забыл про его сорванные объявления и был обеспокоен лишь крупным штрафом, который он мог получить за намеренную поломку лифта. Только лишь дома он осознал, что мог бы поговорить с незнакомой женщиной и попробовать с ней договориться полюбовно, а не скрыться как какой-то преступник. А теперь где ее искать? Он еще раз открыл список всех жильцов у себя в блокноте, и не найдя квартиры, в которой могла бы жить незнакомая ему женщина, пошел спать. В ту ночь он еще долго не мог уснуть.
На следующий день, встав раньше обычного, он позвонил работнику газовой службы Сергею.
– Сережа, это Валерий Захарович. Я тут плиту купил. Надо бы ее установить моей соседке, а старую выкинуть. Сможешь сегодня?
– Думаю, да, – как-то неохотно ответил Сергей. – Вы ее спросите, часов в три она дома будет?
– Будет, а куда она денется то? Она как раз в это время свою…ка…ну в общем, музыку играет, – чуть не сказав лишнего, ответил Валерий Захарович. – Не забудь ей только сказать, что плита бесплатная, а я потом с тобой рассчитаюсь.
– Хорошо, тогда ждите, – завершил разговор Сергей и повесил трубку.
В оговоренное время Сергей с напарником заглянул в квартиру к Валерию Захаровичу за плитой.
– Сережа, вы как установите, заглянешь потом ко мне?
– Ладно, – глянув на своего напарника, буркнул Сергей.
Через некоторое время в дверь Валерия Захаровича позвонили, и Сергей снова вошел в квартиру, но уже без напарника, который ждал его со старой плитой соседки в коридоре.
– Мы все установили, старую демонтировали. Она сначала сопротивлялась, не верила, что бесплатно, но мы ее уговорили.
– Вот и отлично, – радостно произнес Валерий Захарович и протянул Сергею несколько купюр. – Поделите между собой.
Светлана Ивановна, сухенькая и немного скрученная, как скрипичный ключ, пожилая учительница консерватории жила в небольшой двухкомнатной квартирке. Ее квартира была давно не тронута ремонтом, а из ценных вещей было только черное акустическое пианино, подаренное преподавателями и учениками консерватории на юбилей. Ремонт или какие-то другие обновления в квартире ей были не нужны, да и денег у нее на эти излишества не было. Она жила в огромном мире, полным образов, настроений, эмоций и переживаний, которые щедро дарила ей музыка. Каждый раз, когда она играла на пианино, вкладывая всю свою душу в исполнение, карусель звуков уносила ее в те далекие времена, когда она будучи молодой выпускницей с кудрявыми каштановыми волосами, собранными чехословацкой заколкой с камнями, блестяще выступала на отчетных концертах. Она всегда чувствовала музыку, ощущала ее на кончиках пальцах, даже когда не садилась за инструмент. Повседневной окружающей ее жизнью и бытовыми трудностями она интересовалась мало, замечая их лишь тогда, когда в ее музыкальный внутренний мир вторгались непонятные и неблагозвучные ей композиции. Последнее же время постоянные звуки ремонта из соседней квартиры нарушали ее трепетно созданную душевно-музыкальную гармонию. Выход у нее был только один – играть ее любимые произведения.
В тот день как обычно она ожидала одного из своих учеников на занятия. К своим урокам она тщательно готовилась: изучала заново музыкальное произведение, отмечала на пожелтевших по краям нотах трудные, требующие особой проработки моменты, бережно вытирала пыль с инструмента и нарядно как на концерт одевалась. И в это раз она достала из старого деревянного лакированного шкафа висевшую на плечиках темно-синюю шелковую блузку с большим бантом времен отчетных концертов. Она по-прежнему ей была в пору, даже слегка свободна. А вот по поводу юбки она сомневалась: то ли ей надеть прямую угольного цвета с последнего юбилея, то ли серую плиссированную, купленную всего несколько лет назад в секонд-хенде. Она ведь совсем еще новая. «Черную или все-таки серую?» – сказала она вслух, проходя в другую комнату с накинутыми на руку юбками мимо напольного зеркало-трюмо с облупившимися по периметру вензелями. «Поняла, лучше серую», – пришла она к выводу, выйдя из этой комнаты.