Она внимательно разглядывала себя в зеркале, как главнокомандующий рассматривает карты перед решающим наступлением.
У нее к нему свой счет, он слишком много ей должен, и за пять лет набежали проценты.
Полина ни минуты не сомневалась в своем решении ехать на прослушивание. И все же стоя на парковке перед концертным залом, нервничала и подставляла ветру запылавшие щеки.
Заставляла себя делать шаги к дверям, беседовать с администратором. Узнавать порядок прослушивания на сегодня и удивляться тому, что ее поставили в список самой первой.
И при этом чувствовала каждую минуту, отделяющую ее от Ивана.
Еще несколько шагов – и они встретятся.
Полина подошла к дверям, ведущим в зал, сделала глубокий вздох и переступила порог.
- Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста, - откуда-то из полумрака впереди нее, стоявшей в свете прожекторов и подсветки.
«Это кто? – Новый клавишник!» - из головы. Из той глубины, в которую не погружаются даже глубоководные твари.
- Здравствуйте, - ответила она и сделала еще несколько шагов по проходу, - я – Полина Штофель.
Шуршание бумаг. Анкета.
- Национальная филармония, - серьезный мужской голос. И четкое из полумрака, который едва начал рассеиваться:
- Зорина! – Комогоров?
Полина повернулась на голос.
- Здравствуй, Тарас. Больше не Зорина, - в этот самый момент она почувствовала себя абсолютно спокойной и уверенной. И точно знала, что Ивана в зале нет, а внутренний секундомер включил новый отсчет. Она пройдет прослушивание. И она будет в этом проекте! Любыми способами, даже если для этого придется просить кого угодно. Даже Стаса!
- Вот черт… - ответ на ее внутреннюю мантру, программой запущенную во весь организм, теперь спокойно отмеривающий ровный пульс, перекачивавший в штатном режиме кровь, заставляющий вдыхать и выдыхать воздух, и контролирующий бесперебойный процесс метаболизма. Мета-Болизма. Смешно.
Взгляд снова туда, к чертыхнувшемуся так называемому члену «жюри». Наклонившись вперед, в попытке рассмотреть или застыв в неверии, на нее уставился Фурсов. Тот же Влад, который пять лет назад огласил ей приговор одним-единственным словом: «Нормально». Сейчас, похоже, несколько ошалевший. Она могла бы его не узнать – бородатого сосредоточенного очкарика, если бы не прежнее, как раньше, открытое лицо и врожденная смуглость кожи.
Кажется, он не знал, что еще сказать.
Зато Рыба-молот знала.
- О, вы знакомы? – хохотнула она. – Тем лучше. У вас впечатляющие регалии, Полина Дмитриевна. Чем заинтересовал проект?
- Всегда интересно попробовать себя в чем-то новом, - Полина проигнорировала замечание Влада. Удобно расположилась на стуле, неспешно расстегнула пуговицы пальто, закинула ногу на ногу и ответила Марине: – Расширить горизонты возможностей.
- В случае участия проблем с вашим постоянным местом работы не возникнет?
- Не возникнет.
- Нет никаких факторов, которые могли бы воспрепятствовать вашей активной деятельности? Проект займет почти все время. Предполагаются разъезды не только по стране, но и несколько недель за границей. Вы практически не будете находиться дома и не сможете видеть семью.
- Мне и раньше приходилось уезжать на гастроли, - с улыбкой сказала Полина.
- Здесь предусмотрена работа команды. Это не солирование в филармонии. Вас устроит?
- Я примерно понимаю, как это будет.
- Замечательно, - очки Рыбы-молота блеснули, когда она придвинулась вместе со стулом за стол, и прожектор выхватил ее лицо. Она еще больше пополнела, но та энергия, которая читалась раньше в ее чертах, никуда не делась. Была на месте, вся, до капли. И, возможно, на гребне успеха приумножилась. – Тогда приступим?
- Приступим, - согласилась Полина. Поднялась, скинула пальто и оглянулась в поисках лестницы на сцену.
- Что будете играть?
- Она все сыграет одинаково хорошо, - рассмеялся Комогоров.
- У тебя есть шанс проверить, - в тон ему сказала Полина.
- Когда-то прослушивание не понадобилось, - прорезался голос Фурсова. Теперь уверенный и четкий. Укоризненный.
- Когда-то и обстоятельства были другие.
- Сыграешь что-то из нашего? Помнишь еще что-нибудь? Импровизировать – можно.
Таранич оглянулась на Влада. Другие члены команды тоже. Удивление, написанное на их лицах, читалось слишком явственно. Прослушивания длились уже второй месяц, и обычно молчаливый Фурсов отдавал право последнего слова Мирошу. Впрочем, их мнения чаще всего совпадали. И Влад умел настаивать на своем, когда полагал это необходимым.