- Иван Дмитриевич, - неуверенно подал голос адвокат, - мне выйти?
- Сделайте милость, - уголок Ваниного рта горько скривился. – Только письмо дайте. Что там у вас еще, кроме письма, было?
- Я должен провести консультацию на предмет вступления в права наследования, аналогичную вашей.
- Ну, это я и сам на пальцах… - сорвался он за край.
- Письмо в папке на столе, - Вронский кивнул. – Если что-нибудь будет нужно…
- Разумеется.
Артемий Викторович пошел к выходу. За ним тоже закрылась дверь – уже негромко. Осторожно. Деликатно.
Полина потерла лоб – тянула время. Догадка медленно проникала в ее сознание, но любая догадка ею и остается, пока не узнаешь точно. Она вздохнула и ринулась в свою собственную бездну:
- Чего я не должна была никогда узнать?
Иван молчал. Смотрел на нее и будто бы продлевал эту пытку. Сказать ей – убить. Молчать – пытать. Но как найти в себе мужество произнести вслух то, что и произнести-то нельзя. То, что въелось в него за столько лет как безумная, нелепая, разрушительная истина.
Его она едва не прикончила.
И все же ловя ее испуганный взгляд, в который впились острые льдинки, Иван прокатил по горлу и вниз подступивший уже знакомый ком тошноты. И выдавил из себя:
- У нас один и тот же отец. Мы родные.
Теперь молчала Полина. Так же бесконечно долго. Она сидела, низко склонив голову, пряча растерянные глаза. Она отказывалась верить услышанному. Это ерунда! Неправда!
- Так не бывает, - проговорила Поля совсем по-детски, будто ее убеждали в том, что чудес не существует.
Иван медленно приблизился. Опустился перед ней на корточки и, заглянув в лицо, прошептал:
- Я знаю.
- Знаешь, - повторила она следом и перевела на него взгляд. Неожиданно он стал сосредоточенным. Полина нахмурилась, отпрянула от Ивана и выпалила: - И как давно ты знаешь? Еще тогда, да? Потому и исчез?
- Помнишь… я уходил повидаться с отцом? Я с ним повидался. И с Татьяной Витальевной.
- Да мне все равно, с кем ты там повидался! – она вскочила со стула. И то ли от собственного крика, то ли потому, что резко поднялась, в голове у нее зазвенело, а перед глазами поплыли разноцветные круги.
Она и устремилась туда, к этим кругам, к этим ярким цветам, за которыми пульсировало и жило благословенное забвение. Среди солнечных бликов на берегу моря, где искрится вода, а глаза слепят лучи. Там и шумело так, как шумят волны в рапане, среди закрученных извилин раковины, а остальное все – показалось. Полина рванула на этот шум, как если бы у нее были крылья. Всем своим существом. И не понимала, что не взлетает, а падает.
Но лишь тогда, когда почти уже достигла желаемой цели – вечного беспамятства среди флуоресцентных вспышек, ощутила себя в кольце горячих рук. Всю. Целиком.
Мирош.
Мирош, подхвативший ее тело за миг до падения, прижавший к себе. Касающийся губами виска и шепчущий:
- Поль! Поля, воды? Поля?
Он возвращал ее назад, куда она не хотела никогда возвращаться. Разлепливать губы. Говорить. Вспоминать. Быть.
- Поль, я врача вызову.
Поль!
Поля!
Поленька!
Мотнула головой – и не знала, отказывается от воды или от звука его голоса.
- Поля, пожалуйста. Господи, Зорина… - продолжал говорить Ваня. И она чувствовала, как он несет ее куда-то. Как вместе они опускаются – на стул? На диван? Как тесно прижимает к себе и расстегивает пуговицы на ее рубашке, чтобы дать ей дышать тогда, когда она бы с радостью дышать перестала. И снова губы – теперь касающиеся лица. И она растворялась в этих поцелуях, навсегда застывших в ней вечность назад.
- Я люблю тебя, слышишь? Я тебя люблю. Я никогда не прекращал тебя любить. Я… если бы я мог, я бы никогда не обидел тебя, Поль… Я хотел тебя защитить, я не знал, как все будет. Я думал, пусть лучше ты меня возненавидишь, чем узнаешь… Слышишь? Я бы ни за что тебя не бросил, если бы не они… Поля… - и его лоб, уткнувшийся ей в висок, горячее дыхание, обдающее ухо. Они все дальше уводили ее от моря. Благословенного моря, в котором Иван не давал отыскать ей покой.
Она попыталась отстраниться от него, отталкивая ладонями.
- Ты не имел права молчать, - бормотала Полина. – Не имел права решать за меня. Почему вы все промолчали…
- Что решать? Что тут было решать? Я с этим живу, тут нечего решать. Я пять лет пытаюсь сохранить рассудок. Я не хотел тебе такого же.
- Лучше лишиться рассудка, чем притворяться и врать всем подряд. Если бы я знала… - ей казалось, что если бы она знала – все было бы по-другому. И в то же время упрямо не подпускала к себе мысли, что Иван – мужчина, которого она любит, с которым провела несколько самых лучших месяцев своей жизни – ее брат.