В общем-то, ей было плевать, лишь бы получить желаемое.
И тогда, и сейчас – она хотела его. А ни мать, ни отец ни в чем ей с рождения не отказывали.
Так как же вышло, что теперь ей отказывает собственный муж, который должен с рук у нее есть и благодарить за все, чего достиг в своем возрасте, тогда как другие в это время с хлеба на воду перебиваются?!
Мила несколько недель уже чувствовала: что-то происходит. Что – не знала, пока в новогоднюю ночь не услышала Димин шепот в коридоре, где стоял телефон:
«Тань, я еле пробился к тебе. Тань, с Новым годом, хороший мой… Слышишь? Не реви! Ну не реви, я тебя люблю, Тань. Я тебе обещаю… ну как что обещаю? Мы следующий год вместе встречать будем. Я не понимал просто, я сейчас понял – чужое тут все. А ты – родная… Я завтра приеду. Прямо утром приеду…»
Она не дослушала. Держась за стену, уползла в ванную, где, промакивая влажным холодным полотенцем собственные пылающие виски, пыталась унять бешеный порыв орать и крошить все, что попадется под руку.
А когда справилась с собой, вышла к ужину, как ни в чем не бывало, танцевала с Димкой, пила вино, пела с отцом – Андрей Николаевич певун тот еще был. И дочку свою всегда припахивал вместе с ним горланить. Она и горланила, уже почти упившись. А сама едва держалась, чтобы не взорваться слезами. Ночью к Димке ластилась, почти забывая о том, что подслушала в коридоре, а он ее, как ребенка, в одеяло увернул и в лоб поцеловал, отделавшись ласковым: «Спи, тебе завтра плохо будет».
Она вцепилась зубами в подушку, чтобы не разрыдаться, и тихо радовалась, что ему в темноте этого не видно. Так и тянулось неделю. Ничем не отличаясь от предыдущих, когда она уже начинала понимать, что происходит нечто странное, с единственной разницей в том, что теперь она – знала.
Мила в очередной раз всхлипнула, поставила телефон на его место на тумбочке и взглянула на часы. Шестое января. Время близится к десяти вечера. И уже все равно, поймет ли Дима правду по ее лицу. Бокал за бокалом она глушила вино весь день с той минуты, как он вышел из дому якобы на работу – в вечерние сумерки – и унес за собой всю ее жизнь. Покой, любовь, надежду. Все. Потому что ушел к другой женщине. И сейчас, по мере того, как часовая стрелка ползла по циферблату вверх, она накачивалась все сильнее, наплевав, чем это закончится.
А к черту закончится!
Он празднует?
Ну вот она тоже отпразднует! Так отпразднует, что мало не покажется.
Мила, сделав еще один глоток из бокала, зло хохотнула, утерла слезы и вскочила с кресла. Ноги теперь слабыми не казались. Она чувствовала в них невероятную легкость, но слабыми – они не были. Танцевать им хотелось. И ей, пожалуй, тоже. Но разве будешь плясать одна?
Подумав всего мгновение и не давая себе думать еще, чтобы ненароком не испугаться, она снова схватилась за телефонную трубку, параллельно листая лежавший рядом блокнот. Не могла она этот номер потерять. Не потеряла бы. Он сам ей его на записке написал, она выбросить хотела, да передумала. Мало ли, кто из подружек замуж пойдет – будет музыкант на свадьбу.
Они и познакомились на подружкиной свадьбе. Он пел в ДК, подрабатывал в ресторане. Иногда – проводил мероприятия и как музыкант, и как ведущий. И еще он был симпатичным и веселым. Димка ее к нему на той гулянке шутливо приревновал. И ей это так сильно понравилось, что номер она не выбросила.
- Исько-о-ов, - протянула Мила в трубку, едва абонент принял звонок. Имени его она не помнила уже. – Ну, привет, дорогуша.
- Привет! – жизнерадостно ответили на другом конце провода. – И кому это я богатством стал?
- А говорил, всю жизнь меня помнить будешь! – деланно возмутилась Мила и снова потянулась за своим уже почти пустым бокалом. Нахмурилась и выдохнула: - И уже забыл! Так скоро…
- Милочка! – узнал тот. – Ну что ты. Всю жизнь помнить буду!
- Потрясающе! Дорогуша и Милочка! Я не поздно звоню? Ты не в люльке?
- Ты – никогда не поздно!
- Да? – она пригубила вино. Оно привычным ласкающим движением прокатилось по горлу. И от этого стало еще легче: - Слушай, Иськов! Что бы ты сказал о том, что слегка замужняя женщина, не лишенная некоторой привлекательности, совсем заскучала и хочет тупо потанцевать, а?
- Я бы поинтересовался, что об этом думает муж привлекательной женщины, - захохотал Иськов. – Как заядлый пацифист я питаю глубокое отвращение к мордобою.
- А-а-а… - Мила прижала бокал ко лбу. Но он был теплым – нагрелся от ее рук и ни черта не остужал, а в жар бросало. – Ты тоже скучный, да?
- Ладно, ладно… Сдаюсь. Готов к танцам.
- Ура! Я тебя за это даже поцелую, Иськов. Заедешь за мной? Я сейчас за руль не могу-у.