Жить под колпаком – это ее новая реальность. Даже когда Мирош во время репетиции выкрикивает текст своей песни, подробно разбирая каждую фразу в перерывах между игрой. А она сама внимает каждому его слову. Все равно раздается телефонный звонок, выдергивающий ее из вселенной, в которую она рвалась всеми силами, но которая не принимала ее.
За время их развода репертуар текстов Штофеля Полина изучила досконально. И отвлекаться от работы повода не видела. Но когда телефон засветился третьим звонком за полтора часа, пришлось ответить.
Иван отпустил всех на обед, но за окном лупил такой ливень, что выходить на улицу совсем не хотелось. Полина заняла один из дальних углов, в котором, вместо привычных стульев, стояло небольшое, но удобное кресло. В нем она и устроилась – уютно и почти по-домашнему, потягивая кофе с круассаном. Выпечку привезла сегодня Таранич лично, целый пак, правда, к перерыву сама втоптала половину. Обеденная идиллия и была нарушена Стасом.
- Привет, - нехотя проговорила Полина в трубку, понимая, что сейчас у него разгар рабочего дня, и просто так названивать почти без перерыва он бы не стал.
- У Лёни температура тридцать девять и рвота. Мы в клинике, - раздраженно отчеканил Штофель без какого бы то ни было приветствия. – И спасибо, что ответила.
- Я на работе, - оправдываясь, вздохнула Полька.
- Я тоже был на работе, когда мне позвонила Елена Петровна. У меня шло совещание. Я сорвался в больницу, оставив полтора десятка людей подвешенными в воздухе. Померимся, у кого работа важнее? Или кому не насрать на ребенка?
- Ты выиграл, - она отставила в сторону кофе и села ровно, как за роялем. Домашний уют закончился. – Что врачи говорят?
- Пока ничего не говорят, - Штофель явно пытался успокоиться и перевести дыхание. Ему недавно исполнилось тридцать восемь. Он был помешан на своем ребенке. И чего уж скрывать – на его матери. Далее голос зазвучал ровнее, хотя и взволнованно: - Мы устроились в палате. Елена Петровна останется на ночь с ним. Забора анализов пока не было, ему сразу укололи противорвотное. Он бледный совсем.
- Стас, не накручивай себя раньше времени. Выяснят. Все будет нормально.
В это самое время Мирош, традиционно оседлавший колонку, резко поднял голову от своих каракулей и скользнул взглядом по Полине. Потом снова опустил глаза и выкрикнул: «Влад, мысль есть!»
В трубке, между тем, продолжал говорить Штофель:
- Я не накручиваю. Скорее всего, это какая-нибудь банальная кишечная инфекция, но хорошего все равно мало. Обезвоживание. Да и вообще… Ладно, извини, пришла сестра анализы брать. Я буду держать тебя в курсе.
- Да, конечно. Только, пожалуйста, не впадай в панику, если я не отвечаю. Моя никчемная работа не всегда позволяет.
- Тогда, может быть, ты меня наберешь, когда сможешь, дорогой мой министр?
- Перестань. Я лишь попыталась объяснить.
- Я понял. Я серьезно. Когда можешь звонить – звони, - последнее предложение отзвучало с нажимом.
- Ты тоже звони, ладно?
- Штофель, заканчивай! – раздался от стойки с микрофоном «дружелюбный» рык солнцеликого фронтмена.
- Риты все равно еще нет, - глухо буркнула Полина, покидая свою несостоявшуюся нору.
Мирош мотнул головой, взглянув на нее. И теперь уже ровно проговорил:
- Не будем терять времени. Прогоним место с твоим соло.
Спорить было бессмысленно. Полька снова оказалась за роялем. Заставила себя сосредоточиться, но играла скорее как робот, чем как живой человек. Совершенно бездумно, выбитая из колеи Стасом. Ее «звони», что и следовало ожидать, он воспринял слишком буквально. Экран телефона, который она устроила рядом с собой, то и дело озарялся входящим звонком.
Пользуясь каждой возникающей паузой, Полина перезванивала и слушала короткими, но подробными рассказами, что взяли анализы, поставили капельницу, велели поить. Чуть позже Стас сообщил, что температура спала, и Лёня уснул под капельницей. Голос его все еще звучал взволнованно, хоть он и старался это скрыть.
Возвращаясь к работе, Полина подумала, что можно все же съездить в Одессу. Наверное, даже нужно. До Берлина несколько дней. Перед вылетом – два выходных. Она бы ненадолго. И прилетела бы сама чуть позже – это же ничего?
И снова загорался экран, и она шептала в трубку, вслушиваясь в ответные слова. Так, словно их разговор сегодня и не прерывался, растягиваясь в бесконечность.
Уже под вечер, когда Полина точно знала, что в ближайшие минут двадцать, а то и тридцать не понадобиться, вышла из студии с тем, чтобы снова набрать Штофеля, спокойно поговорить и узнать все последние новости.