В сентябре нехитрые ноготки и бархотки на школьной клумбе кажутся изысканными. Шестаков мечется между своей и Колькиной школами. Уже познакомился с Валентином. Второй Колька. Уши немного попроще, остальное соответствует. Хочешь взять его на буксир? бери. Да нет, Николай уже взял. На первоклассников смотрит издали, боится подойти. Боится не узнать. В школьном буфете вроде бы приметил со спины, но окликнуть не решился. Окликнула учительница: Федя, ешь. И спина зашевелилась над тарелкой. Всё. Перехожу в эту школу. Вечный летун Юрий Шестаков. Вечно прощающий Евгений Комонов. Правильный, тридцатилетний. Опять ведет уроки математики в привокзальной школе. Посетил Шестакова на новом месте. Из сердечной деликатности сказал, что Федя на него здорово похож.
У нас сдвиги по всем фронтам: Мария пригласила Лиду с Валькой на обед. Алена старалась готовила. Николай привез за две ездки «своих» оттуда сюда. Чистенькие, робеющие. Сели в саду, под яблоней-антоновкой. Стоял подарочный октябрь – пока только начало – с финифтяной лазурью над головой. Шестаков искоса поглядывал на Лиду. Да, он ее тоже полюбил бы. Из чувства упрямой справедливости, каковое перенял от него, Шестакова, его истинный, бесспорный сын Колька. Всех, всех обделенных. Если нельзя всех, то хотя бы одну, типичную. Эта была типичная, образцовая. Кого и любить, как не ее. Было две темы разговора: больница и школа. Земские разговоры. Шестаков никогда не вспоминал о кафедре большого вуза, куда попал в девяностом, под занавес, после аспирантуры, и откуда вскоре вылетел как пробка: пришли валом из тонущих почтовых ящиков. Пришли крепко держащиеся друг за друга, вытесняющие любое инородное тело. Никогда не вспоминал их бесед, их интересов. Не заразился, не успел. Или имел иммунитет. В общем, официальное знакомство и фактическое слияние семей состоялось. Теперь их было восемь душ: Мария с Шестаковым, Николай со своим обозом, да трое Комоновых (идеальных по всем статьям). И где-то там вблизи одной из обсуждавшихся школ, по всей видимости, проживал девятый: Федя. Негласный член семьи (не мафиозной), коего видели все четверо мужчин (Юрь Федорыч, Евгень Василич, Николай, Валентип) и не видали женщины (Мария, Лида, Алена и Соня).
Хорошо сидим. Отобедали, чаевничаем. Целый самовар выпили, поставили еще. Положили мяты, тут же сорванной, в фарфоровый чайник с золотыми розами. Валентин съел всё крыжовенное варенье, предпочтя его даже клубничному. Подложили еще. Аленины яблочные пироги смели сразу, теперь доедали открытые ватрушки. Аленино круглое белое.лицо, обрамленное косами, само походило на большую ватрушку. Лида еле притрагивалась к угощенью: принуды мало было. Уж потом Мария догадалась, стала предлагать по три-четыре раза. Шестаков любовался Марией и Лидой – выглядели как сестры. Некрасивые для тех, у кого нет фантазии. Царевны-лягушки, не для всякого сбрасывающие свои лягушачьи шкурки. Главное – не сжечь их, эти шкурки. Пусть скрывают свою неописанную красоту от непосвященного.
Досидели до темноты. Зажгли лампу над столом, укрыли спины одеялами – каждой скамье по одеялу. Кто-то шел на огонек. Мальчик лет семнадцати, в джинсах, стриженный ежиком. Алиса! Подвинулись, дали место. Села, устало опустила руки. Не все ее знали. Шестаков с Колькой – те вдоль и поперек. Мария с Женькой – те мельком или же издали. Остальным вообще не довелось. Ну что, Алиса? – ОНИ требуют Федю. Я знаю – вы его уже нашли. Считай, взяли под крыло. Без помощи вашей семьи (обвела широким жестом кого знала и кого не знала) мне не обойтись. (Ну что ж, долг платежом красен.) Не решила пока, что будем делать. Во всяком случае не отдавать. Продолжать прятать или пытаться доказать, что Федя не ЕГО сын? опасно. (Ночная птица вскрикнула глуховатым голосом.) Так или иначе, надо срочно переписать всю мою недвижимость на кого-то, кто заведомо уцелеет. Мария, ты возьмешь? (Уж Алиса-то Марию «опусти глаза» в московской школе разглядела во всех деталях.) Мария не ответила. Вмешался Шестаков. Ладно, Алиса. Сейчас езжай спать к Лиде. Подвезешь ее с Валентином, а Николай заночует здесь. Завтра возвращайся в Москву. Утро вечера мудренее. Алиса прекрасно догадалась, где тут Лида, где Валентин и причем Колька-Николай. Кивнула всем вместе. Так я на вас надеюсь.
Ноябрь отыгрался за теплый октябрь. Темный, злой, он раздувал полы пальтишка увлекаемого в школу мальчика. Няня, больше похожая на гувернантку, запахивала пальтишко, поправляла пушистый шарф. Шестаков встречался беспокойным взглядом с серыми глазами ребенка, но тот его в упор не узнавал. Сомнений не было: это Федя Шестаков. Именно такую фамилию, фамилию «отца», записали в третьей метрике, по настоянию матери и с согласия «отца». А мафии всё едино. ОНИ уж знают фамилию «Шестаков», раз нашли дом в Курске. Да, Алиса права. Можно было бы отшить их от Феди, генетически доказав отцовство Шестакова. Но при любом результате теста, положительном или отрицательном, под прямой удар попадает Алиса. Сугубое прелюбодеяние, которым глупая женщина задним числом вздумала хвастаться: измена высокопоставленному любовнику, измена СЕМЬЕ. И ее к ногтю, и Шестакова заодно. О нем-то что жалеть. Западня.
На перемене, улучив минутку, подошел к Феде. Ты – Федя Шестаков, первоклассник? А я – Юрий Федорович Шестаков, учитель математики. Как ты думаешь, это простое совпаденье? Малыш замкнулся в непонимании, притворном или нет – неясно. Помнишь, Федя, как мы с твоей мамой приезжали к тебе в Елец? – Елец … это где? – А трубы высокие в Москве дымили? Ты тогда похвалил: большие! (Мелькнуло в серых глазах. Но признаваться, что вспомнил, ребенок явно не желал. Чувствовал какой-то подвох. Спасительный звонок вывел его из затрудненья. Мальчик заторопился в класс. А Шестаков всё стоял размышлял.)
Ну, положим, тест покажет, что Федя не его, не Шестакова сын. Всё равно неверность Алисы заявлена во всеуслышанье. С нею и с Шестаковым расправятся, дитя приберут к рукам. Допустим обратное: тест подтвердил отцовство Шестакова. Тогда его с Алисой на тот свет, а Федю вышвырнут. Мария, Женька, Колька… кто-то из них возьмет. Мокрый кленовый лист прилип снаружи к стеклу точно распятый. И Шестаков тоже заспешил к себе в класс. Про наличие полиции даже не подумал. В таком деле только заикнись.)
Ребята решали контрольную, а Шестаков следил пузыри, лопающиеся на лужах, пытаясь вспомнить: эта няня – Антонина? Или еще какая-то третья? Заговорить с ней? нет, это лишнее. Вышел после урока. Алиса всё караулила. Выскочила из машины под дождь. Никуда не денешься. Придется принимать решенье вместе с ней. Юра, ты только уговори Марию. Я не сунусь ни к какой вдове, покуда не обеспечу крепкие тылы в Курске. Через неделю буду здесь с дарственными документами. – А сейчас уезжай. Осторожно на скользкой дороге. За Марию я тебе ручаюсь. (Поручился за женщину не менее изменчивую, чем перед ним стоящая.)
Алиса действительно приехала через неделю. Вернее, приехало то, что от нее осталось. Где девалась ее красота? Такое вот лицо с кулачок было в давние времена у Марии. Будто местами поменялись. Привезла общую дарственную на имя Марии Прохоровны Прогоновой. Целую неделю Марию Прохоровну доставали Шестаков и Колька с Женькой. Описывали в стихах и красках, как Алиса вызволила Николая из тюряги, как отняла у урок проигранную Николаем квартиру. Мария отмалчивалась. Ноябрьская темнота стояла насмерть, не давая солнечному свету пробиться ни на секунду. Разверзлись хляби небесные, иные улицы сделались вовсе непроходимы. Алиса добралась в грязи по самые дверцы. Жидкое месиво черной курской земли аж в салон затекло. Обработанная Мария Прохоровна поклонилась защитнице Николая в ноги. Подписала согласие принять дар и сказала, понятливая: «Беру только вместе с Федей и лишь в случае крайней беды. А так всё как было ваше, так вашим и остается». Ничего другого от Марии ее семейные и не ожидали, окромя подвига, жертвы и всепрощения. Уж насмотрелись на эту черницу в миру. Понадеешься на Марию – небось не прогадаешь. Теперь еще и Лида, ее послушница. Да Евгень свет Василич, справедливый человек. И Алена, добрая душа, с мужем не спорница. Еще Николай, коему в прорубь прыгнуть – только перекреститься. Тут даже думать нечего: всё такое океистое. И повезли Марию Прохоровну в нотариальную контору. Сделавши дело, Алиса довезла Марию до дому, ссадила, чмокнула в щеку и была такова.