Не звонила. На звонки Шестакова не отвечала, рабочий телефон тоже молчал. Уж снег порхал идеальными кристаллами, уж пристал кой-где к земле в саду. Федя всякий раз успевал шмыгнуть от Шестакова в толпу ребят и на разговор не шел. Шестаков наконец решился: подкараулил гувернантку, когда та, отведши Федю в класс, вышла из школы одна. Да, это та самая, вторая по счету. «Антонина… простите, как ваше отчество?» - «Сергеевна», ответила неприветливо. «Я Юрий Федорович Шестаков. Мы виделись в Ельце». – «Помню». – «Не могу дозвониться Алисе Алексеевне. Когда вы с ней последний раз говорили?» - «Деньги она перечислила вчера». Шестаков почувствовал некоторое облегченье. Значит, вчера была жива. Уже кое-что. «Благодарю, Антонина Сергеевна. Не позволите ли мне проводить вас с Федей после уроков?» - «Не могу». Шестаков откланялся. Нет, от этой горгоны он ничего не узнает.
Снег лег как следует. Когда прилипал к подошве, черного следа на земле не оставалось. Новый Год подошел. И горгона Медуза сама подошла к Шестакову. «Что такое? денег не перечислили?» – «Да». – «Давайте мне Федю, и можете быть свободны». Подвела мальчика, одетого, с ранцем за плечами. «Федя, сегодня ты идешь в гости к Юрию Федоровичу». Федя послушно взял руку, за которую держался лишь однажды, в Москве, там, где большие трубы дымили. Гувернантка словно в воздухе растаяла. Даже не потрудилась передать «отцу» Фединых вещичек.
Федя легко пошел Марии в руки. Мария возложила легкие руки ему на голову. Дитя несчастья сразу превратилось в любимое. А Шестаков схватил свой паспорт, Федину метрику, оставленную ему Алисою, и скорей в полицию. Прекрасно помнил, как разыскивал беглянку Марию, вроде бы полностью приготовился к разговору. Обжегшись на молоке, дуют на воду. Вот, у меня с Алисой Алексеевной Волковой общий сын. Я не могу ее разыскать. Ребенок у меня, с ним всё в порядке». «Что, не получаете алиментов?» - «Нет, об этом речь не шла.. Она обеспечила Федю на всю жизнь. Просто я боюсь… ей угрожали». – «Не удивительно, что на женщину, которая в состоянии обеспечить человека на всю жизнь, наезжают. Вы не знаете, кто это может быть?» - «Нет…» - «Конечно, даже при отсутствии денежных притязаний, вы имеете право знать, что случилось с матерью вашего ребенка. Объявим розыск. Дайте ее фотографию. (Ни одной Алисиной фотографии у Шестакова не было.) Паспортные данные!». (Позвонил на Колькин мобильник – Колька имел спасительную привычку забывать его дома. Мария взяла трубку и продиктовала Шестакову паспортные данные Алисы из дарственной. Шестаков ушел, записавши рабочий телефон мента.)
Если бы раньше обратился в полицию, может, предотвратил бы беду. А что бы он сказал? что мать мальчика много лет была связана с мафией? что Федя незнамо чей сын? что «крестный отец» задарил Алису после рожденья мальчика? Ловушка захлопнулась давно. Несчастья было не избежать. Необъяснимая, непостижимая Алиса. У ней в Америке дочь, которой она вовсе не интересуется. Тоже обеспечила на всю жизнь? вернее всего, просто отдала богатому родителю. Федя редко видел мать – едва узнавал. Но тут Алиса почему-то уперлась: не отдает. Навлекла на себя гибельный гнев СЕМЬИ. Тут Шестакову стукнуло в голову: действительно считает Федю моим сыном Любит меня . В этом причина.
Снег валил без устали, укрывая теплым одеялом нехитрые Мариины цветы. Николай с Валентином лепили для Феди снеговика. Все притихли, в любую минуту ожидая непрошенных гостей. А гости не шли. Шестаков боялся звонить менту. Ждал – тот сам позвонит. И тот позвонил. Сказал: «Ее отыскали по номеру автомобиля. Мы с вами немедленно выезжаем на опознание. До нашего прибытия приказано ничего не трогать. Опознание поначалу показалось тяжкой формальностью: при Алисе нашли документы. Подмосковный лес, бездорожье. Какое-то по счету Алисино авто. (Шестаков запутался, не узнал.) Шины прострелены. Алиса лежит грудью на подушке безопасности, с пулей в виске. Смерть наступила давно, но под Москвой мороз, это вам не Курск. Мент шарил, сверял автомобильные права с паспортом убитой и номером машины. И вдруг подал Шестакову запечатанное письмо, найденное в кармане Алисиного пальто. Юра, будь спокоен. От Феди отвязались, тебя проигнорировали – ты для них вообще не существуешь. Но предупредили: мне не жить. А я и не больно хотела. Увядать, стареть. На кой мне сдалось. Пошли они все к такой-то матери. Не боюсь их. (И никогда не боялась.)
До своей (Колькиной) хрущевки Шестаков кой-как добрался. Правда, проехал свою станцию Полежаевскую и очнулся лишь на конечной, когда все вышли из вагона. Вернулся. Жильцов дома не было. На виду лежал полиэтиленовый пакет с кучей ключей. Четыре связки. Вот его, шестаковская. Алиса возвращает, прощаясь (прощая). Три связки – от двух больших квартир и дачи. Это Федино. И с ним, с Федей, тоже прощается. Шестаков покопался в кармане, ища письмо. Ах да, письмо отобрали для проведения следствия. Но Шестаков всё запомнил. Позвонил на Колькин мобильник, превращенный в домашний телефон. Продиктовал Марии будто по бумажке Алисино посланье. «Отстрадала свои грехи», - вздохнула Мария. «А ты, Мария, собери свои и мои документы, получи Федин табель и приезжай с Федей сюда, в хрущевку. Я посплю пару дней на кухне. Думаю, жильцы сами поскорей уйдут, как начнет полиция звонить через каждые полчаса».
Всё так и вышло. Вечером Шестаков рассказал смирным супругам из Златоуста, что заселившая их женщина убита в подмосковном лесу. Тут по телевизору показали замерзшее Алисино лицо с запекшейся кровью на виске и шестаковскую спину. Ночевать на кухне Шестакову не пришлось. Постояльцы срочно вызвали родственника-шофера, с его помощью покидали свои пожитки в кузов грузовика, зашторенный синим брезентом, и в полночь съехали. Шестакову приснился ад: квадратноголовый черт вынимал ухватом из адской печи обгорелые черепа. Шестаков стоял рядом с чертом и силился разглядеть знакомый скуластый череп. Но слезы туманили взор, после хлынули потоком и загасили адский огнь. Шестаков проснулся, залитый собственными слезами, и нарочно занял мозг житейскими заботами. Селить Марию в Алисину квартиру над заливом нельзя. Значит, в Федину, где рекреационная площадка с тренажерами, куда Шестакова не пустил швейцар. Немедленно расписаться с Марией. Сейчас она возражать не станет: Федя у Шестакова, а Федино имущество у Марии. .Не хочет же Мария прибрать к рукам достоянье сироты. Шестаков больше не пошлет Марию работать: стаж у нее выработан. И у него, вообще говоря, тоже. Что с собой делать, куда себя девать? Может быть, сохранился Алисин вузик? Хотя вряд ли: всё держалось на Алисином обаянии. Быстро сдать, что не нужно: хрущевку, роскошную Алисину квартиру под облаками. Высылать деньги Кольке и Женьке. Ездить летом в Курск, чтоб Федя почувствовал наконец настоящую радость жизни. Еще остается вопрос о даче в Жаворонках. Пока сдать всю. Там будет видно. И последний каверзный вопрос: что делать с лишними деньгами? Ничего, класть пока на счет. Учить Федю в Оксфорде, или что, или еще что.
На следующий же день Шестаков убедился, что Алисин вузик цел. Миловидный почасовик, замещавший Шестакова в его длительных отлучках, взял в руки вожжи (пардон, бразды правленья). Принял Шестакова на работу, чтоб самому не пришлось читать теорию вероятностей и математическую статистику. Ревностно занялся чисто административной деятельностью, многократно ее умножив. Но Шестакова не напрягает: на нем почиет отблеск сильной Алисиной личности. Мария уж прибыла из Курска и водворена в принадлежащую ей квартиру с детским парком над подземным гаражом. Шестаков на Алисиной машине, формально доставшейся Феде под его, шестаковской, опекой, возит Федю в элитную школу. Простреленные шины сменили, а о том, что призрак Алисы сидит на заднем сиденье и виден иногда Шестакову в зеркало, Федя с Марией не знают. Мария тихо расписалась с Шестаковым, признав его правоту. Федя должен получить всё, что ему причитается. Женька и Лида приезжали в качестве свидетелей. Колька с Валентином и Алена с Сонечкой оставались в Курске. Так распорядилась Мария. Праздновать нечего. Танцы на могилке.