Учился Колька не так уж рано. Когда на Сахалине пошел в первый класс, ему было без трех недель семь. Сейчас Кольке восемнадцать, и Катерине Захаровой, его возлюбленной, только что исполнилось восемнадцать. Она в Москве на юридическом, не как-нибудь. На сбоку пристегнутом факультете в вузе другого профиля. Чуть только стала студенткой, легендарный Колькин образ в памяти ее потускнел, а потом и вовсе померк. Безо всяких объяснений она перестала включать скайп в условленное время. Ничего не знает о новых и вообще об истинных злоключениях Колькиного отца. А просто так, а просто так – разлюбила и точка. Первый снег убил цветы.
Своих драгоценностей из ветхого шкафа в московской хрущевке Колька пока не забрал, за исключеньем упомянутого компьютера-таблетки. Детство кончилось, и быть бы ему, детству, совсем паршивым, кабы на Юрь Федорыч с Евгень Василичем. Двое рыцарей его матери – это Колька уже прекрасно понимает. Колька всегда видит больше окружающих – у него так глаз наметан. Да еще уши-антенны, нерядовые Колькины уши, ловят сигналы неизвестной науке природы. Шестым чувством Колька знает: не ему жениться – детей рожать. Нет, Юрь Федорычу предстоит такая забота. А соловьи аж захлебываются, и Колька-Женька, два очаровательно несчастливых человека, вместе готовятся к весенней Колькиной сессии. Зимнюю кой-как свалили с плеч, в основном трудами Евгень Василича. Поставил же господь на Колькином пути ангела. Ему, господу, видней. Уж и возрастная разница между ними, ведущим и ведомым, стирается. Женьке двадцать пять, Кольке, как говорено, восемнадцать. Полюбите их, круглоликие курские девушки. Сперва Женьку, Колька подождет.
Этот июнь получился жарким, даже чересчур. У Шестакова в узкой щели между окнами на первом этаже и бетонным забором ТЭЦ застаивался воздух – не самый лучший, прямо скажем. Так что он старался приходить домой как можно позже. Принимал экзамены в живучем вузике, болел за Кольку. Об Алисе пытался не думать. Не вышло. Прислала ему эсэмэску длиною в километр. Родила сына, ОН в восторге. Купил ей дачу в Жаворонках, генеральский участок. Нанял няню, медсестру и домработницу. Ни о каких двух неделях отпуска, якобы достаточных Алисе после родов, не хочет слышать. Ну ладно, в заочном вузе занятия начинаются с первого октября. К этому сроку птичка всё равно выпорхнет. Наглая Алиса назвала ребенка Федором. Подарила Юрию Федоровичу Федора Юрьевича. Хотя все автомобили архистратига в ее распоряжении, только позвони – она дерзко вызвала такси и привезла дитя показать «отцу».Долго доказывала, что есть сходство. Шестаков силился что-то почувствовать и не мог. Уехали – испытал облегченье.
Колька благополучно сдал сессию. Еще год продержаться, а там уже не выгоняют. Шестаков ехал в Курск, думал – будет нескончаемый праздник, длиною во всё лето. Так обещали облака, несущиеся навстречу. И стыки рельсов подтверждали: всё так, всё так. Но в доме ровно кого похоронили. Дождь лил как нанятый. Пес выл точно покойнику. Скрывать от Марии что бы то ни было не имело смысла. Не на такую напал. Колька пытался разрядить обстановку – тщетно. Являлся Женька с девушкой Аленой, с букетом полевых цветов. Какое там. Ну да, Мария, это правда: Алиса родила сына. Но там есть такой пузатый, с деньгами. Алиса от меня десять раз отречется. А ты не предавай. Тобой держусь, Колькой, другом Женькой. Домом, садом, псом Полканом. Заклинаю, не выдай.
Мария вроде бы вняла мольбам запутавшегося Шестакова. Давно ли она сама была будто пташка в силках. Похоже, очередная гроза миновалась. Пес завилял хвостом. Алена прыскала в кулак от шуток своего однолетка Кольки. Женька продолжал глазеть больше на Марию, чем на Алену, но о женитьбе поговаривал. Ты поменьше говори – побольше делай. Шестаков вздохнул если не полной грудью, то всё же. Женщины, зачем вас так много. Адам с Евой в раю – и больше никого не надо.
Настоящая, не фигуральная гроза часто ходила в то лето. Так, денек даст передохнуть – и опять за свое. И вдруг над самой головой ка-ак жахнет! Матушка царица небесная. Грехи наши тяжкие. Свадьба Женькина назначена на конец октября. Это уже около дела. Шестаков приедет и останется немного подольше. Дайте душой передохнуть. Змея-тоска давит. Кто мое дитя присвоил и что из него вылепит? С кого будет спрос – вот в чем вопрос. Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик.
Всякий раз извиняюсь заново, залезая не в свое время. В данном случае нарочно начала пораньше с запасом в пять лет. Не хватило, даже близко к тому нет. Вперед время! время, вперед! Я переваливаю через момент написания этого текста. Дальше неведомое. Бежать впереди паровоза – мое свойство. Не взыщите, если что напортачу. А курское лето погремело-погремело за тучами и стихло. Яблоки уродились – хоть пруд пруди. Марии тридцать семь, она постарше Алисы всего на четыре года. Но чтоб рожать – избави бог. Придет «Володя» и всех порешит, мокрое место останется. Ни Марии не будет, ни дитяти, ни «учителя математики», ни сводника Кольки, ни укрывателя Женьки.
Алиса и впрямь вырвалась в октябре на работу. Никому не доверила своего дела, а ребенка доверила. Встретилась с Шестаковым как ни в чем не бывало. И ни слова о сыне: как, что? на даче ли, в Москве ли? Шестаков и не любопытствовал. Работы было как всегда немного. И, странное дело, друзей у Шестакова в Москве по-настоящему не имелось, окромя Алисы. Когда-то водились, но Шестаков всегда умудрялся их перерасти. В каком смысле – непонятно, но именно так. Длинная стройка возле школы на одной стороне улицы закончилась, на другой началась. Опять подъемный кран таскал бетонные плиты над балконами пятиэтажек. Шестаков насмотрелся на отчужденную, отчалившую Москву и пораньше подался в Курск к Женькиной свадьбе. В октябре багрянолистом увидел свой сад и обомлел: до чего хорош.
Хорош был и Женька-жених, верный воин компьютерных революций, великодушный друг. Если бы Шестаков был раздатчиком счастья – уж он бы Женьку не обделил. Уж он бы ему отмерил полной мерой. А невеста была просто Алена. Алена – она Алена и есть. Шестакову, раздираемому надвое, жизнь женатого человека сейчас представлялась неописуемым блаженством. Пропивали Женьку школьные учителя (учительницы), бывшие ученики, Аленины подружки, да родные жениха с невестой, да Шестаков с Марией и Колькой. Не так уж и много. Превращать воду в вино аки в Кане галилейской не потребовалось.
Шестаков вернулся в Москву – в Москве холодно и сухо. Ветер со скрежетом таскает корявые листья по асфальту. Алиса в неброском относительном трауре, но глаза из-под ресниц так и взлетают. Что такое? ЕГО убили. Снайпер. Охранник мог киллера на автомате подстрелить – выстрел на выстрел. Нет, дурак, вздумал живьем взять: хорошо знал дом, откуда стреляли. Тот ушел, представляешь себе? Хоронили вчера. Ты по нахалке задержался… они так поспешили… (Кого ж это так, точно воры вора пристреленного, выносили? И какова фамилия на памятнике? Небось не настоящая.) Алисе остались две квартиры, дача в Жаворонках, сын и – свобода. Грешно радоваться чужой смерти. Каков же должен быть гроб под такое брюхо? Владимир Прогонов выйдет на свободу через четыре года. Колька как раз будет в армии после института. Мы остались без крыши. Господи, твоя воля.
Алена толклась в «Колькином» доме и очень помогала отрешенной Марии. Названая сноха. Наш талисман. Ее ясноглазое центральнорусское лицо светилось в недрах сумрачного дома. Повезло Женьке. Нешто он не стоил? Парень ягодка, разве только в очках. Но в компьютерный век глаз не убережешь. Год начинался, топился в сенцах газовый котел. Колька прикладывал руку к обманчиво теплым изразцам голландских печей. Снег лежал пирожком на садовом столе, за которым летом пили чай. Самовар, также как и медный таз для варенья, прилагался к дому при его покупке.
На зимних каникулах по веселому солнышку Шестаков поспешил в Курск. Любовался Женькиной молодой женой, поддразнивал Кольку – тот едва разделался с очередными экзаменами. А перед глазами стоял, буквально стоял на робких ножках восьмимесячный детеныш, может, и впрямь похожий на Шестакова, бог его знает. Двуотцовство угнетало. Кто заказал Михаила – сам того не зная, отдал Шестакову Федора. В метрике записано: Волков Федор Юрьевич. Волков, не Шестаков. Конспирация. ЕГО фамилия вообще не должна упоминаться, даже имя как можно реже и постольку поскольку. Ребенка могли выкрасть – запросто. Откуда взялись имена Федор и Юрий – архистратиг Михаил думать не думал. Хватало ему о чем думать, покуда снайпер не продырявил черепа, прекратив всякую мысль. Об ЕГО смерти Марии тоже пришлось рассказать. Игра в прятки кончилась. Мария прочно настроилась на волну Шестакова и чувствовала что ни случись. Лучше рассказать как есть, иначе она еще и не то вообразит. О «Володе» не говорили. Мария, похоже, о феномене крыши, о роли архистратига Михаила в своей судьбе ничего не подозревала. Это было вне диапазона ее настройки. Любовь, измены, рожденья, смерти – тут она прозревала всё насквозь, кликуша деревенская, получившаяся из шляхетской панны под тяжким гнетом российской жизни. Пока-то еще «Володя» выйдет. Песня такая есть: «А мне сидеть еще четыре года». До беды еще нужно дожить. Довлеет дневи злоба его. Шестаков отбыл в Москву раньше срока, перекрестив из окна вагона стоящих на перроне Марию с Колькой.