Сегодня Уиллер приехал по официальному поводу: отпраздновать с Джеком его повышение в монсеньоры и одновременное назначение пастором церкви Св. Екатерины. Назначение было произведено в прошлую субботу, хотя напрашивалось давно: Джек уже три года был в этой церкви единственным священником.
Уиллер поздравил Джека с повышением, заранее зная, что его старший друг, все такой же бунтовщик, только отмахнется, как от не стоящей внимания чепухи. Все же было видно, что Джеку приятно.
Уиллер внес сумку в свою комнату, которую всегда ему отводили при приездах в Карфаген, принял душ и вернулся вниз в кабинет пастора.
Джек отложил книгу и достал яблочный бренди.
- Как твоя программа в Джорджтауне? - спросил он. Дождь, набирая силу, уже барабанил по окнам.
- У меня перерыв, - ответил Уиллер, садясь на вытертый кожаный диван. - Не помню, говорил я тебе или нет, но мой курс - это обзор работ Бейнса Римфорда. А сейчас Римфорд сам оказался в городе, и я думаю как-нибудь на вечер залучить его в университет.
Почти весь вечер разговор шел о вопросах внутрицерковной политики. Джек, который вышел из норбертинцев в начале своего церковного пути, чтобы стать епархиальным священником, продолжал придавать важность вопросам принятия решений в церковной иерархии, будто эти решения как-то влияли на судьбы мира. В глазах Уиллера, у которого воззрения поменялись в результате знакомства с безднами пустоты, властная структура церкви приобрела несколько призрачный вид.
Где-то около двух часов ночи, когда кончились сыр и подливка, а вторая бутылка стояла на конце стола уже пустая, Уиллер сообразил, что говорить он хотел о Геркулесе. Возникла пауза, и Джек вышел, чтобы поставить кофе. Дом священника, как и сама церковь, был построен в конце девятнадцатого века. Точеные балясины, подвесные светильники и застекленные книжные полки содержались в образцовом порядке. Многочисленными томами стандартных теологических трудов была забита стена за столом пастора, и там же стояли книги по церковным финансам, сборники проповедей и несколько романов Диккенса, которые кто-то пожертвовал, а Джек держал на виду. «Когда уйду в отставку, прочитаю», - сказал он как-то Уиллеру.
Уиллер вышел за ним на кухню. Джек накладывал на тарелку датское печенье.
- Джек, - сказал Уиллер, - в Годдарде кое-что происходит. На самом деле Римфорд потому и появился в округе Колумбия.
И он кратко описал события последней недели. Джек часто служил ему аудиторией, на которой Уиллер опробовал различные рассуждения. Эта роль доставляла ему удовольствие, а также скрыто льстила приходскому священнику, глубоко изучившему труды Фомы Аквинского, но мало что помимо этого. Но на сей раз обычный ряд непонятных концепций отсутствовал. Джек слушал, иногда кивал и задумчиво пожевывал губу.
- И что ты об этом думаешь? - спросил он, когда Уиллер закончил.
- Я думаю, к нам обращается иной разумный вид. Джек улыбнулся.
- Ватикану это не понравится, - сказал он. - На самом деле это ничему не противоречит, но неудобно с доктринальной точки зрения. - Он разлил кофе в две чашки и одну протянул Уиллеру. - Так ты говоришь, передача отправлена миллион лет назад?
- Ага.
- Это долгий срок, Пит. Сейчас они все мертвы и забыты. Может, даже вся их цивилизация, если таковая действительно существовала.
В наступившем молчании очень громко звучало тиканье электрических часов над холодильником.
- И когда об этом будет объявлено? Сегодня в новостях? Уиллер отпил кофе.
- Будут тянуть сколько смогут. Никто не захочет рискнуть выставить себя дураком и всю организацию тоже. Так что ничего официального не будет до тех пор, пока не останется вопросов о смысле сигнала.
- А такие вопросы есть?
- Не с моей точки зрения. Друзья вернулись в офис Джека.
- Интересно мне, - подумал вслух пастор, - большой ли будет от этого эффект. - Он имел в виду мир за дверями церкви. - Трудно угадать, как люди отреагируют.
Уиллер вернулся на тот же диван.
- Сомневаюсь, что вообще что-нибудь изменится, - сказал он. - Вера пережила открытие, что Земля движется, а потом - что мы не в центре Вселенной. И это она тоже переживет.
Джек наклонился к краю стола.
- А ты?
Уиллер задумчиво разглядывал корешки теологических трудов.
- Для меня, - ответил он, - просто лишний разрыв в ткани. Ради кого принял смерть Иисус?
Джек подтянулся вперед, сел на стол. Вот такие разговоры ему нравились, хотя он никогда не позволял себе вести их ни с кем, кроме избранных коллег, ибо эти разговоры могли потрясти веру у человека, у которого она слабее, чем у него самого.
- Ради детей Адама, - ответил он негромко. - Другим группам придется заботиться о себе самим.
- Но Адам вообще не существовал, и мы оба это знаем. Джек пожал плечами:
- Я говорил метафорически, и это мы оба тоже знаем. Смерть Иисуса - это доказательство его любви. К нам. Это не значит, что Бог не любит все Свои создания, но Он по крайней мере явился в виде человека. И в этом виде Он принял смерть. С этим трудно спорить.
- Джек, я тебе честно скажу: мне от всего этого несколько не по себе. Я всю жизнь был убежден, верил, что мы одни. Но планет земного типа, вероятно, миллионы. Признай один раз второй акт творения, и где мы тогда остановимся? Наверняка ведь среди звезд найдется и третий. И миллионный. И где же конец?
- Я не думаю, что это имеет значение. Бог бесконечен - мы ведь всегда так говорили? Может быть, нам предстоит узнать, что значит это слово.
- Может быть, - согласился Уиллер. - Но мы также приучены считать распятие центральным событием истории.
Последняя жертва, предложенная Богом из любви к созданию, сотворенному по образу и подобию Его.
- И?..
- Как можно принимать всерьез смертные муки Бога, Который повторяет страсти Свои? Кто умирает вновь и вновь, в бесконечных версиях, на бесконечном числе планет, по всей Вселенной, которая тоже может быть бесконечной?
Незадолго до рассвета Джек Пиплз, утомившись, ушел спать, а Уиллер продолжал бродить по дому, проводя руками по корешкам книг, иногда выходя на крыльцо подышать. Мокрая улица блестела в свете вывески круглосуточной аптеки.
Церковь была построена в стиле, который Уиллер про себя называл Огайской готикой: приземистая, очень урбанистическая, прямоугольная, из серого камня и с неуклюжей колокольней. Окна населены агнцами, голубями и коленопреклоненными ангелами. Между двумя зданиями огороженный участок травы с надгробием отца Уиткомба, первого пастора прихода, - грубо обтесанный камень с датами его рождения и смерти.
Небо прояснилось, и над колокольней парила пригоршня звезд. К востоку за складами начинало светлеть.
Зачем творение так огромно? «Скайнет» заглядывает на пятнадцать миллионов световых лет, до Красной черты, границы наблюдаемой Вселенной. Но это граница лишь в том смысле, что свету, идущему из более дальних мест, просто не хватило времени добраться до земных телескопов. Вот почему есть все основания считать, что наблюдатель, помещенный у Красной черты - космологической, а не бара «Красная черта», - будет во всех направлениях созерцать такое же звездное небо, что выгнулось сейчас над Виргинией. В некотором смысле, подумал Уиллер, церковь Св. Екатерины для кого-то является краем наблюдаемой Вселенной.
Если есть хоть какая-то правда в старом веровании, что Вселенная создана для человека, зачем же она тянется так далеко, что человек и надеяться не может когда-нибудь всю ее увидеть?
Так далеко, что никак не может на него повлиять?
Уиллер вернулся в дом, запер дверь и побрел по коридору, соединявшему дом и церковь, к ризнице. Вышел он возле кафедры.
Свет храмовой лампы падал на длинные ряды скамеек. Аварийные лампочки подсвечивали святую воду в купелях и -Остановки Крестного Пути. Видны были потертости на мраморном полу, где останавливаются молящиеся, чтобы зажигать свечи возле икон св. Антония и Богоматери. Старый мраморный алтарь, служивший еще в дни тридентинской мессы, давно был убран и заменен современной мясницкой колодой из тех, что резко диссонируют с убранством и архитектурой всех церквей, кроме самых новых.