Томми среди уток.
Джулия в лодочном сарае.
Потом они поужинали и пошли в кино. Показывали тупой научно-фантастический фильм о группе космонавтов-археологов, запертых кровожадным инопланетным существом в развалинах на неизвестном мире. Спецэффекты были хороши, но диалоги дубовые, а персонажи неправдоподобные. Никто, подумал Гарри, не может быть так опрометчиво храбр. К концу фильма Гарри почувствовал, что его толерантность к инопланетянам почти исчерпана.
Джулия теперь жила в кондоминиуме в Силвер-Спринг. Когда Гарри вечером привез Томми, они ему показали свое жилье. Выглядело оно дорого - полированное дерево, центральный пылесос и куча антикварных безделушек.
Но Джулия была подавлена, и экскурсия оказалась в лучшем случае демонстрацией комнат и уголков.
- В чем дело? - спросил он, когда они остались одни в патио, глядя на Джорджия-авеню с четвертого этажа. Было холодно.
- Томми увеличили дозу, - сказала она. - У него обмен стал хуже. Вот почему пришлось докупать сегодня утром.
- Он мне ничего не сказал, - ответил Гарри.
- Он об этом не говорит. Он напуган.
- Мне очень жаль…
- Гарри, всем нам очень жаль. - Она зажмурилась, но слезы по щекам продолжали течь. - Ему теперь делают два укола.
Джулия набросила на плечи белый шерстяной свитер. Внизу к Спринг-стрит подъезжала полицейская машина, настойчиво и громко завывая сиреной. Гарри и Джулия смотрели, как она виляет через забитый перекресток и набирает скорость, свернув на Бакли. И еще долго была слышна сирена.
Утренний меморандум Гамбини оказался странным: «Нашли локон Аньезе».
Гарри отложил его в сторону, перерыл коробку входящих и избавился от более срочных дел. Он как раз просматривал новые указания по анализу управления, когда загудел зуммер.
- Мистер Кармайкл, вас хочет видеть доктор Кмох.
Гарри нахмурился. Он понятия не имел, в чем дело. Адриан Кмох был специалистом по физике высоких энергий, и центр его пригласил в группу консультантов для обсерватории астрономии высоких энергий, входившей в сеть «Скайнет».
И вид у него был недовольный.
Гарри указал ему на стул, но даже не стал пытаться разводить дипломатию.
- В чем дело, Адриан?
- Гарри, мы хотим устроить собрание. - Немецкий акцент Кмоха был едва заметен, но отчетливая дикция выдавала в нем европейца. - Я зарезервировал зал Джиаконни на час дня. И я подумал, что ты тоже захотел бы прийти.
- А на какую тему?
- Здесь становится очень трудно работать. Возникли серьезные этические проблемы.
- Понимаю. Я полагаю, мы говорим о Геркулесе?
- Конечно. Мы не можем с чистой совестью поддерживать политику сокрытия научной информации подобной природы.
- Мы - это кто?
- Существенная масть исследователей, работающих в Годдарде. Мистер Кармайкл, поймите, что лично к вам это никакого отношения не имеет. Но то, что делает здесь правительство, совершенно неправитьно. Кроме того, его действия ставят в крайне неловкое положение тех из нас, о ком коллеги полагают, что мы соглашаемся на такое поведение. Например, университет информировал Кэррола, что, если он не выступит против позиции правительства по Геркулесу, срок его пребывания в должности может быть пересмотрен.
- Мне прискорбно это слышать. Я считаю, что его университет поступил необдуманно. - Начала возникать боль над переносицей. - И какова же цель собрания, Адриан?
- Думаю, ты сам понимаешь. - Кмох смотрел на Гарри, не отводя глаз. Он был длиннорук и длинноног и ходил странной зажатой походкой - то есть, как казалось Гарри, точно так же, как работал у него ум. Кмох был приверженцем идей и этических систем, человеком, который очень серьезно относится к принципам, какие бы тяжелые последствия из этого ни происходили. Очень много было в его мышлении от деревянной доски. - Я попытаюсь настоять, чтобы мы ушли.
- То есть забастовка? Бастовать вы не можете. Это было бы нарушение вашего контракта.
Гарри встал и обошел вокруг стола.
- Я это знаю, Гарри. - Голос его зазвучал более угрожающе, когда он стал обращаться по имени. - И пожалуйста, не пытайся меня запугать. Многие из нас рискуют карьерой. А что сделает для нас правительство, если мы не сможем зарабатывать себе на жизнь? Вы мне гарантируете работу по специальности?
Гарри ответил беспомощным взглядом:
- Ты же знаешь, что это не в моих силах. Но у вас есть обязательства…
- А у вас есть обязательства перед нами. Не забывай об этом.
Кмох встал и вышел из комнаты. Гарри смотрел ему вслед, прикидывая свои возможности. Он мог отказать в предоставлении помещения для собрания, мог предупредить о санкциях, а мог прийти на собрание лично и воспользоваться возможностью представить точку зрения правительства.
Гарри знал, что какие-то трения есть. Кое-кто из людей Гамбини говорил о нарастающем холоде среди своих коллег. Гарри думал, не следует ли известить службу безопасности. Сообщать им о любых переменах политического свойства - это стандартная процедура. Но это подразделение больше ему не подчинялось, а Шенкену он не доверял. Присутствие людей в форме или мужчин с жесткими глазами в фетровых шляпах само могло спровоцировать волнения.
Ладно, черт с ним.
Он полез в словарь, нашел «локон Аньези» и улыбнулся. Этим геометрическим термином называлась плоская кривая, симметричная относительно оси ординат и асимптотически приближающаяся к оси абсцисс. Слово «асимптотически» Гарри не совсем понял, полез в «Вебстер» снова, но так и не понял до конца. Что-то такое, связанное с бесконечностью.
Гарри добавил локон к другим принципам, которыми, как было известно, владеют инопланетяне: закон Фарадея об электромагнитной индукции, теорема Коши, различные варианты гипергеометрического уравнения Гаусса, функции Бесселя и так далее. Ни один из этих терминов Гарри ничего не говорил. Но они вызывали вопрос: когда алтейцы скажут нам что-то, чего мы еще не знаем?
Было очевидно, что Белый дом теряет терпение. Реакция на нежелание администрации снять завесу секретности тоже становилась интенсивнее. Даже на родине лишь несколько правых газет поддерживали позицию президента, а телевизионные каналы бросались в атаку каждый вечер. Движение каролингов, названное так по обществу взбунтовавшихся историков, которые сорвали конференцию в Пенсильванском университете, мелькало в заголовках всех газет. Каждое утро звонили возмущенные граждане, и каждый день та или иная научная группа выступала с антипрезидентским заявлением.
Кое-где забрасывали камнями американские посольства. Госдепартамент создал специальную группу для ответа на официальные протесты, которые шли практически отовсюду, даже от ближайших союзников. Воздержались только Великобритания и Германия, хотя английский астрофизик Эван Холкрам лично выступил по Би-би-си с критикой политики президента - акция, которая, по мнению Гарри, имела больше веса, чем любое официальное заявление. В ООН каждый день правительство пригвождали к позорному столбу. И на все это президент мало что мог ответить: аналитики Гринбелта нашли пока что лишь известные математические упражнения, нынче дополненные еще и локоном Аньези.
Постепенно Гарри стал возмущать его ежедневный доклад. Кажется, уже все об этом докладе знали, и почему-то с ним ассоциировалась доля виновности и сговора. На Гарри лично никто не нападал лишь потому, что он слишком мелкая сошка. В отличие от Гамбини, которому все время доставалось в научных и академических журналах, Гарри был просто шестеркой, недостойной даже презрения тех, кто понимал его роль.
Гарри понимал, что Харли просто отдал себя на милость Гамбини. Если у руководителя проекта лопнет терпение и он выйдет на публику, администрация не оберется хлопот. Но президент явно доверял Гамбини, как доверял ему и Гарри. И все же Гарри понимал, что любое открытие военного значения, такое, которое может касаться безопасности Соединенных Штатов, увеличит шансы, что проект у него отберут. А это уничтожит любую возможность, что правительство даст ему желаемое: обнародование протоколов. Следовательно, если сделают такое открытие, у ГамбиНи будет соблазн его скрыть.
Гарри знал, а президент не мог не догадываться, что Гамбини находится под страшным давлением со стороны коллег, которые после окончания работы в Гринбелте никак не встретили бы его с распростертыми объятиями. Не проходило и недели, чтобы какой-нибудь крупный деятель не нападал на Гамбини, требуя от него отказа сотрудничать с «параноидальными» политиками, его нанимателями. Эд не давал себе труда отвечать и никогда публично не критиковал президента. - Но когда работа кончится, он окажется парией.