Глава четырнадцатая
Корд Маевский вылез из широкой кровати, подошел босиком к окну и постоял там, глядя на Андиронакские горы. Перед рассветом они были хороши. В кровати за спиной заворочалась Лиза. Черные волосы ее рассыпались по подушке, обрамляя лицо и плечи.
Маевский был рад, что удалось выбраться на уик-энд. Последнее время с Эдом стало трудно работать. Политическое давление не ослабевало, и что бы ни делал Гамбини, ему все равно доставалось. Здоровье- у него и так было не богатырским. Сейчас оно заметно ухудшилось, а с ним и самообладание. Эд страдал мигренями и болями в груди, отказываясь идти к врачам. Маевский стал подумывать, не предупредить ли Гарри.
Будь Маевский на месте Гамбини, он бы давно послал к черту и Кармайкла, и Белый дом. А сам повернулся бы спиной и ушел восвояси.
Он обернулся, оглядел комнату и остановил взгляд на портативном генераторе Ресселлара на резиновом коврике на столе; на шатком шкафчике с ящиками, купленном несколько лет назад во время гаражной распродажи в Коринфе. И смотрел долго. Комод этот не был изделием краснодеревца - он был поцарапан, со сколами, выцветший. А нижний ящик заедал.
И кто бы поверил, что там среди носков и белья, в том же самом ящике, стоит инопланетное устройство, машина, придуманная в невообразимо далеком мире?
Да только это инопланетное устройство ничего не делало.
Маевский включил лампу, наклонив абажур так, чтобы не светить на Лизу, и открыл ящик. Эта штука была похожа на карбюратор с завитками, петлями и печатной платой. Два месяца ушло, чтобы его собрать, и Маевский даже не знал, правильно ли он все сделал. Или может ли он вообще собрать его правильно.
Вынув устройство, Корд отнес его на кофейный стол и подключил к Ресселлару. Генератор позволял управлять потоком мощности только грубо, но им можно было манипулировать, как хотел Маевский. И это вроде ничем не помогало.
Сев перед столом, он открыл ящик с инструментами и кое-что в схеме поменял. Действовал он методически и потому всегда знал положение дел, что он уже пробовал, а что нет. Закончив изменения, он включил прибор.
Час спустя Маевский все еще старался получить от него какую-то реакцию, и тут по правой руке, которая была к прибору ближе всего, побежали мурашки. И в тот же примерно момент, когда он еще пытался понять это неожиданное явление, Лиза ахнула, откинула одеяло, вскрикнула и спрыгнула с кровати одним испуганным движением. Бросившись в угол комнаты, она прижалась к стене, глядя на матрас и скомканное одеяло. Потом она повернулась к Маевскому, и в глазах ее стоял ужас.
- Что случилось? - спросил он, нервно оглянувшись на окно за спиной. Тут он заметил, что то ли от шока, то ли по какой-то менее очевидной причине, волосы у него на правой руке встали дыбом.
Лиза не сразу обрела голос.
- Не знаю, - произнесла она наконец. - Меня коснулось что-то холодное.
В иные времена Корвин Стайлз пикетировал бы рестораны вдоль дороги № 40 или закидывал бы призывные пункты пакетами с кровью. Он считал себя идеалистом, но Уиллер подозревал, что на белом коне он возвышается, потому что больше любит обнажать недостатки других, чем действительно исправлять несправедливости. Во время второго срока президентства Рейгана он получил степень магистра по связи в Йеле и после пяти спокойных лет на коммерческом телевидении прошел по конкурсу в «Сентри электронике», которая поставляла НАСА технический персонал. Когда Пит Уиллер начал исследовать возможности планетарных магнитных полей, Стайлз ему помогал. И если священник был потрясен тем, что его открытие применяется для военных целей, то Стайлз просто горел негодованием.
- Почему он не мог объявить о прорыве в энергетике, а не об этих чертовых лучах смерти? - спросил он Уиллера, сам хорошо зная ответ.
Пучки частиц требовали колоссального количества энергии, и это всегда создавало проблему. Столько топлива не вытащить на орбиту, атомные реакторы запрещены договором и легко поддаются обнаружению, а солнечные зеркала малоэффективны.
Так что выдать секрет Уиллера значит выпустить из рук монополию на пучки частиц.
Весь конец зимы и начало весны Стайлз подзуживал Уиллера и всех, кто готов был слушать, подать формальный протест.
- Мы все должны выйти за ворота, - сказал он как-то Гамбини, - и погрозить кулаками в сторону Овального кабинета. И дать знать об этом журналистам и все им рассказать.
Гамбини никогда не принимал юного техника всерьез - он привык выслушивать нелепые предложения от сотрудников. Но Стайлз стал презирать и бездумную инертность своих товарищей по работе. Даже Уиллер, который, наверное, лучше других понимал чудовищность происходящего, отказывался действовать.
Стайлз постепенно осознал, что если правде и суждено выйти наружу, то только он будет ее проводником. Но его сдерживали привычки, приобретенные в течение всей жизни, которые, к несчастью, заставили упустить несколько возможностей нарушить правила ради благого дела. Сейчас ему придется рискнуть свободой.
Последняя капля упала в первую неделю марта. В Алтуне, штат Пенсильвания, нашли пожилую пару. Супруги замерзли в собственном доме, когда местная компания отключила им электричество за неуплату. Компания оправдывалась тем, что дом по ошибке сочли заброшенным, поскольку его обитатели не отвечали на письма и по телефону с ними связаться не удавалось. Было обещано расследование. Но Стайлз подумал, сколько еще пожилых пар жмутся сейчас в холодных домах от зимнего холода, пока Джон Харли играет в политику вокруг неисчерпаемого источника энергии.
Где, спросил он Уиллера, где хоть один признак, что администрация заинтересована в освоении новооткрытых гигантских резервов энергии? Ив следующее воскресенье Корвин Стайлз встретился с одним из помощников Касс Вудбери в ресторанчике далекого городка на краю Блю-Ридж.
Человеку на его жизнь полагается только одна великая страсть. Будь то музыка, профессия или любовь - все остальное меркнет в ее сиянии. И когда предмет ее утрачен, такой обжигающий шок изменяет всю биохимию человека, что повториться такая страсть не может. Остается только разочарование.
Сайрус Хаклют, молекулярный хирург, сторонний наблюдатель природного порядка и бывший третий бейзмен команды «Вестминстер уайлдкэтс», в юности стремился к семнадцатилетней болельщице по имени Пэт Уитни. Отсутствие у нее интереса к нему и ее уход из его жизни много лет были центром всего его существования. Теперь, пятнадцать лет спустя, ему было приятно думать, что девушка оказалась слишком развита для своего возраста, что ее ДНК отключила у нее механизмы ремонта и что никакая красота не вечна.
И это до некоторой степени утешало.
Хаклют вырос в Вестминстере, штат Мэриленд, - тенистом университетском городе к западу от Балтимора. Хотя последние годы он оставался сравнительно недалеко от городка, туда он ни разу не возвращался после смерти отца - это случилось, когда Хаклют был на первом курсе университета Джона Гопкинса. Пэт Уитни, насколько он знал, вышла замуж и переехала. Старых друзей тоже не осталось, и город просто опустел.
В то самое воскресенье, когда Корвин Стайлз завтракал в тени хребта Блю-Ридж, Хаклют отложил работу и поехал на родину в западный Мэриленд. Зачем - он не мог бы сказать. Просто изучение генетики алтейцев вызвало у него острое чувство, что время проходит.
На самом деле Хаклют всегда чувствовал уходящие годы. Свой тридцатый день рождения он пережил очень болезненно и с тревогой смотрел, как преждевременно отступают со лба волосы. Он не мог войти в комнату с тикающими часами и не вспомнить, что он смертен. Но теперь он начал гадать о возможностях, которые могут таиться в тексте. И почему-то из-за этого менее угрожающими выглядели катящиеся мимо холмы вокруг Вестминстера и утраченные дни юности не были уже такими далекими.
Вестминстер оказался больше, чем ему помнилось. На окраинах выросла пара офисных башен, возникли торговые ряды. Колледж западного Мэриленда расширился, и на южной стороне Хаклют заметил, проезжая, несколько строящихся домов.
Дом, в котором он вырос, был снесен, чтобы освободить место для автостоянки. И почти все соседние дома тоже исчезли. Однако аптека Гундерсона уцелела, и лавка лесоматериалов тоже. Но это и все.