- Профессор Римфорд, - обратился Харли, - можем ли мы попросить вас вручить награды?
- Это для меня честь, мистер президент, - сказал Бейнс, вставая и спускаясь к трибуне.
Зал снова зааплодировал. Зрелище было специально на репортеров: президент взял на себя роль шестерки, называя имена победителей, передавая грамоты Римфорду, и скромно стоял рядышком, пока космолог вручал награды. Гарри оценил спектакль как блестящий. Неудивительно, что столько людей любят президента, хотя он исполнил так мало своих обещаний.
После конца церемонии президент поблагодарил Римфорда, добавил несколько заключительных фраз и двинулся к двери. Гамбини, захваченный врасплох столь быстрым уходом президента, вскочил на ноги и бросился следом. Но его не охраняла секретная служба, и на него тут же налетели стаей репортеры. Гарри смотрел, как он с отчаянием пытается выбраться, а Харли уходит к двери.
Президент остановился поговорить с Касс Вудбери из Си-би-эс. Подскочила пара других репортеров. Засверкали вспышки, кто-то засмеялся. Зрители, пытаясь подобраться ближе к Харли, проталкивались мимо стула Гарри, кто-то сбил на пол стакан. Гамбини не было видно.
Харли все еще разговаривал с Вудбери, поглядывая на часы и подаваясь к выходу. Хилтон, пресс-атташе Белого дома, держал дверь открытой.
Гарри медленно поднялся, более или менее надеясь, что Харли уйдет и ему не придется встревать в это дело. Но Вудбери пока не отставала. Гарри протолкнулся вперед, влез на сцену и встал между президентом и выходом. Харли как раз пытался закончить разговор с журналисткой.
- Честно, это все, что я могу сказать, Касс, - развел он руками. - Нью-Джерси не просил федеральной помощи. Но если надо будет, мы там будем.
Он отвернулся, улыбнулся в телекамеру, помахал кому-то в зале и дал своим людям знак его вывести.
Гарри был возле самого его плеча, и один из агентов уже на него поглядывал.
Какая-то корреспондентка попыталась что-то спросить насчет Ближнего Востока, и другой агент оттер ее прочь, а Харли направился к двери. В этот момент Гарри попался ему на глаза.
- Мистер президент! - сказал он, зная, что совершает ужасную ошибку.
Харли понадобился лишь миг, чтобы вспомнить, кто перед ним.
- Гарри? - сказал он. - Я не знал, что вы здесь сегодня.
- И доктор Гамбини тоже здесь, сэр. Мы бы хотели сказать вам словечко, если это возможно. Дело действительно важное.
Добродушное веселье, не оставлявшее президента в течение всей церемонии, никуда не делось. Но стали видны морщины вокруг рта, и темные глаза за очками глянули устало.
- Десять минут, - сказал президент. - У меня дома.
На полках вдоль стен стояли Достоевский, Толстой, Диккенс и Мелвил, все в кожаных переплетах, и одна книга лежала открытой на кофейном столике - «Анна Каренина».
- Потрепанные, - сказал Гарри, оглядев тома. - Ты мог бы подумать, чтобы не кто-нибудь, а именно Харли читал русские романы?
- Если это так, я думаю, у него хватает ума об этом не распространяться.
Гамбини сидел, засунув руки в карманы, закрыв глаза.
Комнату заливало солнце. Внизу была видна группа из Национального научного фонда, расходившаяся по газонам Белого дома, чиновники, родители, учителя, дети - все фотографировали, показывали друг другу медали и вообще радовались жизни.
Из коридора послышались голоса, потом распахнулась дверь, и вошел Харли.
- Здравствуйте, Эд! - Он протянул руку. - Рад вас видеть. - Президент повернулся к Гарри. - Хотел сказать вам спасибо, что предложили Бейнса. Он был сегодня великолепен.
У президента есть некоторый вкус к преувеличениям, подумал Гарри.
Харли взял себе стул и спросил, как понравилась церемония. Гамбини выразил должное восхищение, хотя Гарри был слишком занят своими мыслями, чтобы сильно прислушиваться.
- Я рад, что вы пришли, - сказал президент. - Дело в том, что я собирался с вами связаться. Эд, Геркулес открывает интересные возможности, и меня очень интригует, что вы и ваши люди там делаете. Но вы же знаете, как я получаю информацию? Вы говорите с Розенблюмом, он еще с кем-то, пока не дойдет до самого верха в НАСА, а потом сюда, к Шнайдеру. - Имелся в виду Фред Шнайдер, честолюбивый советник президента по научным вопросам. - Когда наконец информация попадает ко мне, только остается гадать, какие вкрались искажения, что выпало, а что переврано. - Он написал телефон на бумажке из стопки, оторвал ее и протянул Гамбини. - По этому телефону вы можете связаться со мной в любую минуту. Если я не смогу подойти, я потом перезвоню. В любом случае звоните каждое утро, скажем, в четверть девятого. Я хочу быть в курсе того, что у вас делается. Вы меня понимаете?
- Да, мистер президент.
- Особенно я хочу знать о любом прогрессе в прочтении посланий. Я хочу знать, что за материал мы получаем. И меня интересует ваше мнение по поводу всех возможных последствий.
Почему-то от переданного телефона Гарри занервничал. В комнате было чуть слишком тепло.
- Вы продолжаете двигаться вперед? - спросил президент. - Отлично. Если так, может быть, вы мне расскажете, с чем вы пришли?
- Мистер президент, - нерешительно начал Гамбини, - мы работаем не так эффективно, как могли бы.
- Вот как? А почему?
- Во-первых, у нас слишком ограниченный персонал. Мы не смогли привлечь всех людей, которые нам нужны.
- Проблемы с оформлением? - понял Харли. - Я посмотрю, нельзя ли его чуть упростить. А пока, Эд, вы должны понимать, как тщательно нам надо охранять эту операцию. Я даже сегодня утром приказал присвоить код секретности посланию с Геркулеса. И к вечеру вам помогут с вопросами безопасности.
На лице Гамбини отразилось страдание.
- В этом и есть проблема, мистер президент! Мы мало что можем сделать, не имея возможности контакта с самыми разными специалистами. Оформление допуска занимает время, и мы не всегда можем знать заранее, кто нам будет нужен. Если надо ждать шесть месяцев, пока человек к нам придет, то и суетиться не стоит.
У Харли чуть заметно сжались губы.
- Я посмотрю, что можно сделать. Еще что-нибудь?
- Мистер президент! - произнес Гарри, нарушив обещание самому себе не высовываться. - Среди сотрудников проекта, в научных и университетских кругах есть сильное чувство, что мы не имеем права скрывать открытие Такого масштаба от общественности.
- А у вас какое чувство, Гарри?
Гарри посмотрел прямо в проницательные глаза президента.
- Я думаю, что они правы.
- Научные и университетские круги, - повторил Харли с почти незаметной досадой, - не должны иметь дело с китайцами. Или с арабами. Или со ста сорока карликовыми режимами, которые ничего так не хотят, как создать дешевое новое супероружие и подкинуть через забор на задний двор кому-нибудь, кто им не нравится. Если научные и университетские круги ошибутся, трупов не будет. У меня несколько другая ситуация, и от меня требуется осторожность. - Он зажмурился. - Кто знает, что может оказаться в этой передаче?
- Я думаю, - сказал Гамбини, ставя все на кон, - мы становимся малость параноидальными.
- Вы так думаете? Вам легко сделать такое предположение, Эд. Если вы ошибетесь… - президент передернул плечами, - подумаешь, важность! - Он закрыл шторы, отрезав солнце от комнаты. - Вы думаете, я не знаю, как мы при этом выглядим? Пресса считает меня фашистом, а Американское философское общество заламывает пальцы в тоске. Но где окажется это самое Американское философское общество, если мы запустим цепь событий, ведущих к катастрофе? - Харли вздохнул, и в этом вздохе была усталость, нерешительность, досада. Подобного выражения на публике Гарри на лице президента не видел. - И вам нельзя будет привлекать дополнительных людей, пока мы не убедимся, что им можно доверять. Если это потребует несколько дней или несколько лет, значит, так оно и будет. Мы сохраним содержание передачи для себя. Я вот на что могу для вас пойти: вы можете объявить о втором сигнале, можете обнародовать картинки - треугольники там и прочее. Но все остальное, то, что мы пока еще не можем прочесть, останется под крышкой.