Но вот теперь - вот это.
Когда я смотрю в небеса Твои, на дело рук Твоих, на луну и звезды, которые Ты поместил там, - что есть человек, что Ты должен думать о нем, или сын человеческий, чтобы Ты о нем заботился?
Доктор Арлай Паккард поправил на носу бифокальные очки и разложил на кафедре приготовленную речь. Это было его третье выступление перед обществом каролингов. В предыдущие разы он отличился, открыв существование дневника, который вел слуга Юстиниана Первого, где в деталях описывалась реакция императора на Ипподромный бунт; и документ, написанный рукой Григория Великого, направленный против турок и призывающий употреблять против них арбалеты. Сейчас он заранее дал понять, что в этом году у него тоже есть для общества интересный сюрприз.
И потому аудитория была в состоянии напряженного интереса. Паккард с удовольствием отметил присутствие Перро из Тампля, Дюбая и Комменеса из Принстона, Обюшона из Ла-Салля. И сказать, что сам Паккард не испытывал радостного подъема, значило бы недооценить ситуацию. Богатые венские гардины у него за спиной скрывали стеклянный сосуд с голографической копией письма Джона Виклифа ранее неизвестному стороннику, и в этом письме сообщалось о намерении создать английский перевод Библии. Письмо было найдено в каком-то лондонском сундуке всего несколько месяцев назад - в имуществе умершего галантерейщика, который сам не знал, чем владеет.
Паккард на кафедре сделал паузу, давая Таунсенду Харрису отойти назад после вступительных слов и в это время изучая текст и давая нарасти напряжению. Когда же он поднял глаза от бумаги, то неожиданно увидел, что Аллен Дюбай встал с места.
- Пока мы не начали, Алрай, - сказал Дюбай извиняющимся тоном, - я бы хотел сказать несколько слов по другой теме, но довольно срочной.
Неформальная манера всегда была фирменной маркой каролингов, но откровенной грубости они терпеть не собирались. Сидящий в переднем ряду Олсон буркнул довольно громко что-то насчет то ли филистимлян, то ли филистерства, а остальные повернулись к Дюбаю с видимым неудовольствием. Паккард, сумевший сохранить невозмутимость, хотя и чуть поджал губы, слегка наклонил голову и отступил от кафедры в сторону.
Какой-то был любопытный оттенок цвета лица у Дюбая - может быть, от солнечного света, прошедшего через цветное стекло витража с изображением Беатрисы Фалькенбергской. Или тому были внутренние причины более обыденной природы - во всяком случае, он казался явно не в себе. Жидкие волосы растрепаны, галстук съехал набок, кулаки агрессивно засунуты в карманы твидового пиджака.
- Я очень сожалею, что прервал доктора Паккарда, который знает, что я не сделал бы этого из-за пустяков, - произнес Дюбай, пробираясь от своего места в задних рядах к центральному проходу и потом быстрым шагом направляясь к кафедре.
- Сядьте, Дюбай! - проревел голос из переднего ряда, знакомый всем голос Гарви Блэкмена, палеонтолога из университета Виргинии, чей интерес в обществе каролингов был скорее социальным, нежели профессиональным. Он неровно дышал к другому члену общества, юной специалистке по древностям из Тампля.
Арт Хассель, специалист по Фридриху Барбароссе, вскочил на ноги.
- Сейчас не время для политики! - закричал он сердито, из чего все поняли, что он уже пытался отговорить Дюбая от этой выходки.
- Леди и джентльмены! - Дюбай протянул руки ладонями вперед, прося тишины. - Прежде всего я хочу поблагодарить доктора Паккарда за то, что он уступил мне…
- Не уступил, а ты его спихнул! - крикнул чей-то голос.
- …уступил мне микрофон. Я уже говорил частным образом со многими из присутствующих, и мы одинаково были встревожены и раздосадованы событиями последнего времени. Послание Геркулеса принадлежит нам всем, а не только правительству и не привилегированному меньшинству. И если кто-то должен осознать значение момента, то это мы…
- Хватит, Дюбай! - крикнул Таунсенд Харрис, вставая с председательского кресла. - Вы нарушаете порядок!
Но Дюбай гнул свое:
- И потому я предлагаю, чтобы мы сделали заявление… Харрис схватил его за рукав и попытался стащить с кафедры.
Тогда справа в первом ряду величественно поднялся Эверетт Тартаковер, высокий седеющий археолог из университета штата Огайо.
- Минутку. - Он ткнул в сторону Харриса скрюченным пальцем. - Я не одобряю методов доктора Дюбая, Харрис. Но в его словах есть смысл.
- Тогда пусть внесет предложение в оргкомитет! - отпарировал Харрис, продолжая бороться с Дюбаем.
- Й когда его рассмотрят? На следующий год?
Грейс Мак-Эвой, куратор университетского музея, поинтересовалась вслух, не умнее ли будет сначала хоть что-то узнать о содержании передачи с Геркулеса.
- В следующем месяце, - сказала она, - мы планируем электронное совещание…
Слева разразился хор воплей. Радакай Мелис из Бангкока вспрыгнул на просцениум и призвал к порядку. Когда наступил порядок или его подобие, он проклял экономическую политику Соединенных Штатов и их роль в непрекращающейся эксплуатации угнетенных народов Азии. Харрис, успевший оттащить в сторону Дюбая, бросился к Мелису.
Паккард воспользовался моментом, чтобы вернуться к микрофону.
Тут вскочила женщина в задних рядах, которую Паккард вообще никогда не видел.
- Если предоставить все доброй воле и человечности этого правительства, -г заорала она, - то мы никогда не узнаем правды! И сейчас уже может быть поздно! Мы теперь будем вечно задавать вопросы и гадать, какие еще важные куски от нас утаили, потому что какой-то бюрократ у себя в кабинете решил, что для национальной безопасности они представляют угрозу! Я вам скажу, в чем настоящая угроза: в сокрытии правды!
Все уже повскакали с кресел, и крик стал всеобщим. Где-то в восьмом ряду завязалась потасовка, выплеснулась на просцениум, поглотила стол председателя и накрыла Дюбая.
Единственный присутствующий журналист из «Эпистемолоджикал ревью» получил свой звездный час.
Паккард, умеющий понять, когда дело проиграно, несколько секунд грустно посмотрел на это зрелище, получил локтем в глаз, вышел за гардины, открыл витрину, вытащил письмо Виклифа и вышел через задний выход.
Н = .000321 у/1t/98733533y
Что ж, подумал Римфорд, старый черт все еще что-то может.
Было почти шесть часов утра. Римфорд занял для себя кабинет в западном крыле здания, отведенного под проект «Геркулес». Сейчас он там и сидел, усталый и раздраженный, закинув ноги на стол и уставясь в потолок. После получения второго сигнала он ни черта не мог понять. Вопреки его репутации в работе над переводом его затмевал узконаправленный талант Маевского и мощь компьютеров. Удалось вполне разумным образом разделить передачу на четыреста семнадцать разделов. Наборы данных, разделенные повторяющейся последовательностью символов.
Четыреста семнадцать предметных областей? Четыреста семнадцать глав истории? Четыреста семнадцать глав какой-то инструкции? Кто знает.
Сорок шесть и шесть десятых миллиона знаков составляют примерно семь миллионов слов плюс-минус сколько-то. Эквивалент, скажем… чего? Британской энциклопедии? Им прислали энциклопедию?
Следующий шаг анализа оказался более трудным: выделить несколько десятков синтаксических конструкций, тем самым показав, что у послания есть какой-то язык. Некоторые синтаксические функции удалось установить, и даже начали составлять предварительный словарь. Пока что лишь математических терминов, но это только начало. Во всем этом Римфорд был практически сторонним наблюдателем.
Все знают, что математика - занятие людей молодых, но видеть такую яркую к этому иллюстрацию, да еще в лице нахального типа, который вроде как не знал о репутации Римфорда, было очень неприятно. Числа больше не составляли для него стройную картину. Он не ощущал ослабления способностей, но интуиция прежних дней, когда уравнения возникали из того уровня подсознательного восприятия, которого он сейчас дортичь не мог, исчезла.