— Увы, мой милый, увы, — Леонардо нахмурился и уставился на воду, на играющих у самых его ног золотистых рыбок. — Все, кого я любил, остались… внизу.
— Сам же сюда рвался… Но я слышал, всё меняется, — Фредди вскинул руки и изобразил красивое сценическое па, использовав длинный ивовый прут в качестве микрофонной стойки. — Их здесь видели, мэтр. Ваш Салаи навестит вас, можете не сомневаться. И наши спускаются в Ад, это тоже все знают, как бы они не пытались это скрыть. Как вы думаете, Бог все видит? Это тоже часть его плана, или, может, ему давно на всё… — Фредди подобрал с песка плоский круглый камешек и запустил по волнам «плюшку» — вот как-то так, примерно…
— Хочешь написать об этом песню? — рассмеялся Леонардо. — Бог играет в миры, как в Лего. Что у Него на уме, и был ли план — не знает никто. Но шанс узнать всегда есть, если вдруг у Него случится плохое настроение, и он устроит вместо бесконечного расширения мгновенное… — Леонардо медленно свел вместе ладони, закрыв между ними просвет.
— Сужение?
— Можно сказать и так, — Леонардо тепло взглянул на музыканта, погладив пушистую бороду. — Мы-то с тобой хорошо знаем, что такое сейчас Бог для земных людей: обезболивающее, дешевый аспирин, таблетка для бедных… Но я даже не пойму, верят ли в него здесь!
— Вы Его видели?
— Метатрона видел однажды, — признался да Винчи, — во время той жуткой казни, за которую здесь потом кое-кому (он помахал руками, словно крыльями, изображая Архангелов) долго зачитывали их права!
— Помню эту историю, — хмыкнул Фредди. — Но ведь ничего не изменилось? У них всё… по-прежнему «супер-пупер»?
Да Винчи пожал плечами — Не моего ума дело, но меня отсюда не выгнали, и ладно. — потом взял прутик и стал быстро писать на песке какие-то формулы, сопровождая их рисунком круга, в который был вписан еще один, меньшего размера с семью расходящимися от него лучами-лепестками. Внутри маленького круга был правильный треугольник, расположенный острым концом вниз. Внутри него Леонардо начал расчерчивать еще кучу мелких треугольников. Фредди, не отрывая глаз, зачарованно следил за каждой линией, появляющейся на песке. Вокруг большого круга Леонардо начертил квадратную «рамку».
— Помнишь, мы с тобой как-то говорили про Гермеса Трисмегиста? — Фредди кивнул, присел рядом, закусил травинку. — То, что внизу, аналогично тому, что вверху. Так было написано на изумрудной скрижали, и это есть истина от начала Времен. Что на Земле, то и на Небе… Что в Раю, то и в Аду. Зеркало мира, мировой порядок, придуманный Всевышним. Думаю, это все объясняет…
— Потому что этим можно объяснить всё? — рассмеялся музыкант. — Спасибо, мэтр, разложили как по нотам! —
«Oh yes we’ll keep on tryin’
Tread that fine line
Oh we’ll keep on tryin yeah
Just passing our time! “ — звонко пропел он, простирая руки к небесам.
(«Innuendo», Queen) — Может быть, теперь я поверю в то, что, чем больше на Земле зла, тем больше невидимых сил Добра придет на помощь — для того, чтобы восстановить равновесие!
— Если этого не будет, мир погибнет, — убежденно сказал да Винчи.
— Но что-то новое обязательно ведь придет на его место? — с надеждой спросил Фредди. — Для равновесия, верно, мэтр?
— Вот я и пытаюсь просчитать, что именно, — тонко улыбнулся Леонардо, расправив складки розовой парчовой накидки. — А ты пиши свою музыку, друг мой! Это будет музыка сфер, вселенных и звезд. Как ты пел… «Show Must Go On!»?
— Аминь! — радостно отозвался Меркюри.
— Аминь, — тихо прошептал Леонардо, глядя за горизонт.
— Шоколад с мороженым, Ангел? Или мороженое с шоколадом? Здесь съедим или домой притащим?
— Да можно и здесь, — Азирафель с нескрываемым наслаждением облизнул верхушку вафельного рожка с мороженым под неприкрыто восхищенным взглядом своего друга, который в последнее время стал почему-то обходиться без очков. — Только еды домой не заказывай, там у нас полный холодильник: курица в брусничном сиропе, тыквенный пирог, кофейный мусс, крабовый салат с рукколой и кинзой…
— Откуда это все? — Демон вышагивал рядом, сунув руки в карманы джинсов, и весело насвистывал «You’re My Best Friend». — И куда столько?
— Эммм…вообще-то я сам наготовил, пока ты там со своим Дустом в чате сидел, — Ангел надулся в притворной обиде.
— Сатана, дай мне силы! — Кроули тут же получил локтем в бок — не больно, но ощутимо, и снова расхохотался. — У Дуста теперь только одно на уме — парень влюбился по уши! — Азирафель хитро улыбнулся в ответ и стрельнул в демона глазками. — О, я знаю, дорогой мой, как ты готовишь — офигенно вкусно, плотно и густо, со всякими травами, приправами и прочими ангельскими примочками! — Азирафель покраснел, страшно польщенный. — Ангел, я по твоей милости скоро превращусь в Карлсона! Помнишь такую шведскую сказочку про толстого рыжего демона-руфера, который вечно шлялся по крышам многоэтажек и искушал мелких деток, предлагая им полетать над городом? Это чувак из моего фан-клуба, разумеется, — Демона явно разбирал смех, и вместо жестких горестных складок на смуглых щеках неожиданно заиграли ямочки.
— Разве у него были крылья на спине? — Азирафель на всякий случай посмотрел вверх, потому что в лондонском небе при желании можно увидеть все, что угодно.
Если повнимательней приглядеться, конечно.
— У него моторчик в жопе, причем маломощный! И вместо бензина он жрет варенье, как не в себя! — Кроули ухмыльнулся, наслаждаясь произведенным эффектом.
Азирафель испуганно перевел взгляд на башню Мэри-Экс, и зажмурился, мысленно представив себе этот кошмар.
— Смотри, какой необычный цвет неба! — сказал Кроули, проследив за его взглядом. — Серый, как будто перламутровый шелк или атлас…
— Забери себе на подкладку пиджака! — Ангел не любил страшные сказки. — Про Карлсона помню, но у меня в магазине этой книжки, по-моему, нет…
— Ты хочешь сказать, что у тебя в магазине нет первого издания Астрид Линдгрен? Уууу, да ладно, — демон аж присвистнул, — придется как-то компенсировать это упущение, а то серебряными табакерками эпохи Регентства тебя искусить уже невозможно!
— Милый мой, от твоих сказок у меня мороз по коже!
— Поехали домой греться?.. — в лукавых глазах Кроули мелькнул опасный огонек — сладкая янтарная смола, затягивающая беспечного жука, — карета подана, Ангел — ооо нет, после вас!
— Эммм…а Бентли ты тоже кормишь вишневым вареньем?
— Нет, розовым сиропом! Вишню я еще не сажал! — Кроули от души рассмеялся собственной шутке и вытащил из кармана пиджака большое красное яблоко, с хрустом впившись в него зубами. — Ангел? Яблочко хочешь? Вкусное, ммм!..
… Носки в шотландскую клетку, бежевую, белую и красную, футболка с Дональдом Даком, бежевые слаксы, черные джинсы, шелковая рубашка и приталенный твидовый пиджак — все вдруг стало ненужным, лишним и смешным, как точнейшие электронные часы Кроули, валявшиеся поверх всей этой бесполезной кучи одежды, пока Ангел и Демон обнимались и не могли разомкнуть объятия, оторваться друг от друга, — они словно срослись крыльями, огромными и высокими, как небесные паруса, вздымавшиеся при каждом их прикосновении. Их нежность и страсть были похожи на танец, где обе роли — главные, где нет ведомого и ведущего, ибо только любовь вела их в правильном направлении, указывая путь к небесному блаженству.
Музыка черно-белых клавиш, переплетение черно-белых крыльев… Как прекрасен ты, возлюбленный мой! Я создал для тебя белые и пурпурные розы, на которых не будет ни одной колючки. Ты плещешься в моей голове сияющим океаном света; я растворяюсь в твоем теле, как морская пена, как горы, полные облаков, как ветер из Эдемского сада. Смотри на меня, Ангел, не закрывай своих глаз, и пусть они отдают мне своё сияние, как звезды, падающие в море. Мы будто врасплох застигнуты счастьем, и имя ему — любовь; это наша кожа, одна на двоих, горячая и влажная, как наши сплетенные тела, и маленькие капельки пота на наших плечах — твои ли? Мои? Твои губы — яркие, мягкие, словно малина с молоком, дай мне выпить этот нектар до дна, Азирафель, дай надышаться твоим дыханием и раствориться в пульсирующих токах твоего тела… Прикосновения к тебе — словно разряды молний, и я слышу учащенный ритм твоего сердца, Ангел, под своим крылом, и задыхаюсь от счастья, как будто сейчас во мне взорвется сверхновая, и разверзнутся небеса, и я снова услышу твой голос, срывающийся и охрипший, навеки любимый голос, шепчущий моё имя…