– И в какой школе ты этому учился? – осведомилась Мэгги.
– В том-то и дело, что ни в какой, – покачал головой Квентин. – Я сам не знаю, как попадают ко мне в голову знания о будущем.
– Должно быть, ощущение не из приятных… – заметила Мэгги.
– Да, мне потребовалось много времени, чтобы к этому привыкнуть. – Квентин задумчиво оглядел ее. – Впрочем, насколько я слышал, то, что делаешь ты, еще больше похоже на колдовство.
– Я никогда не называю эту свою способность ни магией, ни колдовством, – возразила Мэгги.
– А как ты ее называешь?
– Дар. Или, если выражаться менее напыщенным слогом, это способности, которые я сознательно развивала и оттачивала на протяжении последних полутора десятков лет жизни. С детства я неплохо рисую. Кроме того, умею слушать, как люди описывают то, что им довелось увидеть, пережить, и могу изобразить это на листе бумаги с помощью карандаша, угля или красок. Так что никакого волшебства здесь нет – только способности, труд и немного везения. Того самого, которое Джон называет интуицией.
Подобные объяснение ей приходилось повторять достаточно часто, и Мэгги научилась произносить свою маленькую речь практически без запинки.
Квентин дружески улыбнулся.
– Под таким соусом, – сказал он, – твой дар выглядит совершенно безобидно.
– В нем действительно нет ничего необычного, – возразила Мэгги.
В это время вернулся Джон и принес фонарики.
– Ты давно приехал? – спросил он у Квентина.
– Примерно полчаса назад, может – чуть больше, – ответил тот. – За это время я успел только подняться наверх – в комнату, где преступник оставил Холлис.
– Она все еще видна, не так ли? – быстро спросила Мэгги. – Кровь. Я имею в виду – кровь. – Одной рукой она держала фонарик, другой крепко прижала к себе альбом.
Квентин внимательно посмотрел на нее, и Мэгги вдруг показалось, что он положил руку ей на плечо. Его рука была теплой, сильной и надежной, и Мэгги сразу почувствовала себя спокойнее.
Но это продолжалось лишь несколько мгновений.
– О да! – сказал Квентин. – Кровь все еще видна: и на дорожке, и на ступеньках, и в комнате. Разумеется, она высохла и почернела, но все равно тем из нас, кто обладает слишком пылким воображением… – тут он снова бросил на нее быстрый взгляд исподлобья, – может показаться, что в доме все еще пахнет кровью. Мне очень жаль, Мэгги.
Она так и не поняла, пытался ли он выразить ей таким образом свое сочувствие или действительно извинялся за что-то. Спрашивать ей не хотелось. Вместо этого Мэгги сказала:
– Идемте, я хочу осмотреть комнату, в которой Окулист ее оставил.
– Я покажу. – Квентин повернулся и вошел в дом; Мэгги и Джон последовали за ним.
Мэгги настолько привыкла держать себя в руках, что ей потребовалось почти сознательное усилие, чтобы позволить всем своим чувствам свободно исследовать окружающее пространство. Это всегда было довольно неприятно, но сейчас она, по крайней мере, знала, чего ожидать.
Стекла в окнах давно были выбиты. В проемы проникало достаточно света, чтобы ориентироваться в просторной прихожей. Справа располагалась ведущая на второй этаж лестница. В противоположной стене зияла высокая арка, за которой виднелся длинный темный коридор, уходящий в глубь дома. В коридор выходило несколько комнат – двери в них либо были открыты настежь, либо вовсе отсутствовали. Краска на дверных коробках и оконных рамах облупилась, оборванные обои клочьями свисали со стен, обнажая темную, сырую штукатурку. В воздухе сильно пахло плесенью, горелым маслом и аммиаком. Дверные ручки, выключатели и розетки, а также все, что еще могло представлять хоть какую-нибудь ценность, было давно снято и увезено. Разбитый кафельный пол щерился выбоинами, Мэгги споткнулась и чуть не упала. Сзади послышалось сдавленное проклятье Джона, наступившего ногой в кучу какой-то скользкой дряни.
Но Мэгги уже ничего не слышала. Сквозь сырость и вонь пробился едва уловимый металлический запах крови. С каждым шагом он становился все сильнее, все настойчивее. Мэгги отчетливо различала на полу перед собой черно-коричневый смазанный след; он давно высох, но ей казалось, что свежая кровь все еще дымится и блестит в полутьме.
Не в силах выносить ее навязчивый запах, Мэгги стала дышать ртом и сразу почувствовала, как в голове прояснилось. Действительно ли Квентин чувствовал этот запах, подумала она, или он просто знал, что она почувствует?
– Полиция не обнаружила здесь ничего интересного, – сказал Джон, включая фонарь и освещая стены и пол. – Во всяком случае, ничего такого, что можно было бы считать уликой.
Мэгги слышала, как он шаркает подошвой по кафелю, пытаясь очистить ее от налипшей дряни.
– Как и в других местах? – уточнил Квентин. Он тоже включил фонарь и направился к лестнице, стараясь не наступать на кровавый след на полу.
– Так мне сказали в полиции, – сердито ответил Джон. – Драммонд утверждает, что у него в участке работают лучшие в городе эксперты-криминалисты. Я проверял, у этих парней действительно безупречная репутация. Судя по отчетам, они прочесали не только все здание, но и прилегающую территорию, но не нашли ничего. Буквально ничего, ни одной зацепки!
«Ничего, кроме крови Холлис Темплтон», – подумала Мэгги. Направив луч света себе под ноги, она медленно поднималась по лестнице чуть впереди Джона. Кровавые следы на ступеньках были заметнее, и она почувствовала, как у нее засосало под ложечкой, а в коленях появилась противная слабость. Эти симптомы были ей хорошо знакомы, и Мэгги успела приготовиться к тому, что будет дальше.
Боль нарастала волнами. Казалось, ее со всех сторон колют невидимые кинжалы и осколки холодного стекла. Тьма перед глазами то сгущалась, то снова отступала, но Мэгги крепко держалась за перила лестницы. Идущий за ней Джон даже не заподозрил, что временами она будто слепнет.
Запах крови становился сильнее, гуще.
Мэгги надеялась, что за три недели ощущения, которые хранило это место, станут слабее, призрачнее и она сумеет побывать здесь, ничем не показав двум мужчинам, как ей больно, однако, похоже, этим надеждам не суждено сбыться.
На верхней площадке лестницы Квентин остановился и осветил фонарем длинный коридор второго этажа.
– Он оставил ее в самой дальней комнате, – сказал он. – Странно, не проще ли было бросить тело внизу? Зачем ему нужно было напрягаться, тащить ее наверх? Не понимаю!
– Он хотел, чтобы она страдала, – ответила Мэгги так тихо, что сама едва расслышала собственный голос. – Чтобы ползла, истекая кровью, сначала по коридору, потом по лестнице, потом по дорожке…
– Но зачем ему это понадобилось? – спросил Квентин почти так же тихо.
Мэгги не ответила. Она уже почти не замечала его присутствия. Обогнув Квентина, она пошла по следу дальше и остановилась, только когда оказалась в небольшой комнатке в самой глубине дома. Как и в вестибюле, здесь не было ничего, кроме отставших обоев и облупившейся краски, а сквозь разбитое окно проникал внутрь слабый свет уличных фонарей, которые по случаю пасмурной погоды включились значительно раньше обычного. Ее собственный фонарик был направлен вниз, и Мэгги ясно видела, что кровавый след заканчивается в дальнем углу комнаты, который выглядел несколько более чистым, чем весь остальной пол. Границы этого чистого пятна были четкими, геометрически правильными, словно здесь когда-то лежала циновка или половичок.
– Матрас, – сказал Джон, перехватив ее взгляд. – Тонкий поролоновый матрас. Холлис лежала на нем. Копы забрали его на экспертизу, но Энди считает, что Окулист вряд ли принес его с собой. Скорее всего, он нашел матрас здесь же, в доме.
Мэгги долго стояла неподвижно возле отпечатавшегося на полу чистого квадрата, борясь с желанием закрыться от всего, что она чувствовала. Ощущения захлестывали ее подобно волнам. Острый запах свежей крови, леденящий холод сквозняка, ощущение чего-то горячего и липкого, медленно стекающего по лицу… И, конечно, боль. То острая, пронизывающая, то тупая и разламывающая. Приступы боли перемежались вспышками непроглядного мрака, в котором почти на пороге слышимости звенело, словно лопнувшая струна, пугающее и жуткое нечто. Страх, паника, ужас, отчаяние, ясное ощущение неизбежной смерти – все это Мэгги переживала вслед за Холлис Темплтон – вместе с Холлис Темплтон.