— Да, очень.
— Как ты думаешь, из склада видна тыльная сторона дома, где нашли Холлис?
— Не знаю. Если хочешь, давай сходим и проверим.
Через десять минут обе женщины осторожно вскарабкались на ржавый металлический балкон, прилепившийся к внутренней стороне восточной стены старого склада. Как они и ожидали, им сразу бросились в глаза несомненные признаки того, что, по крайней мере, несколько человек использовали склад для ночлега. В углу стояла ветхая и грязная, очевидно, подобранная на помойке мебель — заплесневелая, продавленная софа, кресло с прорванной обивкой, несколько колченогих стульев и большой фанерный ящик, служивший столом. Угол был занавешен куском просмоленного брезента, задерживавшего, по крайней мере, самые сильные сквозняки. В центре этой импровизированной комнатки в большой закопченной бочке Кендра и Дженнифер увидели свежие угли.
На балконе, как ни странно, тоже кто-то жил. Здесь лежало несколько старых половиков, драных циновок и целая кипа газет, служивших постелью.
— Не представляю, как здесь можно спать! — проговорила Дженнифер, поддавая газеты носком башмака. — Наверное, страшно до жути!
— Зато безопасно, — ответила Кендра. — Безопаснее, чем внизу, — во всяком случае с точки зрения человека с параноидальными наклонностями. Этот балкон так скрипит и гремит, что подкрасться к спящему незаметно совершенно невозможно. К тому же я полагаю, здесь все-таки теплее. Этот старый брезент что-то не внушает мне доверия.
Дженнифер посмотрела на грязное окно над постелью.
— Может быть, он и спит прямо под окном, чтобы иметь лучший обзор, — сказала она. — Параноик или шизофреник, но он явно предпочитает быть в курсе того, что происходит вокруг.
— Ты думаешь, это Робсон? — напрямик спросила Кендра.
— Пока не знаю. — Дженнифер шагнула к окну. Как ни странно, почти все стекла в нем сохранились, однако они были настолько грязны, что сквозь них, наверное, можно было любоваться разве что солнечным затмением. Но в одном углу стеклянная панель отсутствовала, и сквозь дыру открывался роскошный вид на заднюю стену соседнего дома — того самого, где Окулист оставил Холлис Темплтон.
— Ты была права, — сказала Дженнифер, отступая от окна и знаком приглашая Кендру посмотреть. — Отсюда все отлично видно.
Кендра, в свою очередь, выглянула из окна.
— Насколько я могу судить, это — единственный наблюдательный пункт во всем квартале, откуда хорошо виден второй вход в здание. Скажи, там, на углу, уличный фонарь? Он работает?
— Это можно узнать, — ответила Дженнифер. — И если он работает или работал месяц назад, в таком случае Робсон — если это его место — даже ночью мог разглядеть человека, входящего в здание, и увидеть у него на спине мешок или чье-то тело, завернутое в парусину.
— Не человека — призрака, — напомнила Кендра. — Я все думаю, как Робсон мог узнать своего старого врага. Ведь если это Окулист, он наверняка был в маске! Не показалось ли ему? Скажем, случайное сходство, недостаточное освещение… — Она посмотрела на Дженнифер и улыбнулась. — И тем не менее я уверена, что на этот раз нам повезло. Надо искать Дэвида Робсона.
— Согласна. — Дженнифер кивнула, чувствуя, как от прилива адреналина быстрее потекла по жилам кровь.
Лишь десять минут спустя, когда они уже садились в машину, Дженнифер вдруг спросила:
— Как ты узнала, что в протоколе было что-то, привлекшее мое внимание? Ведь ты его даже не читала?
— Совершенно верно.
— Тогда как?
Кендра улыбнулась:
— Считай, что это было предчувствие.
— Господи, Джон, прости меня ради бога!.. — говорил Квентин в телефон. — Этот ублюдок всегда мучил свои жертвы в другом месте, а потом отвозил в пустой дом и бросал — вот я и решил, что так было и с Самантой Митчелл. Если бы я как следует рассмотрел фотографии с места преступления, я бы заметил, что весь матрас пропитался кровью. Я должен был понять, что Окулист скорее всего прикончил ее там, в этой комнате!
— Ты не виноват… — Джон вздохнул. — Мы все старались не разглядывать снимки подолгу, очень уж страшно они выглядели.
— Тем не менее я прошу у тебя прощения. — Квентин немного помолчал. — Как там Мэгги?
— Мэгги? — Джон хмыкнул. — Честно говоря — неплохо. Во всяком случае — лучше, чем я. Кровотечение остановилось, как только я вытащил ее на улицу, а когда мы вернулись к машине и я вытер кровь, у нее на шее была только красная полоска, похожая на свежий шрам.
— Что она сейчас делает?
— Спит. Естественная реакция. Я отвез Мэгги домой и уложил в постель. Она почти сразу заснула.
— В таком случае с ней, пожалуй, все будет в порядке. К счастью, она пробыла там не слишком долго, чтобы подключиться к событиям на все сто процентов.
— А если бы она, как ты выразился, подключилась? — спросил Джон неожиданно агрессивно. — Это убило бы ее?
Квентин тихо сказал:
— Возможно, по крайней мере теоретически. Если ее способности будут развиваться такими темпами, Мэгги очень скоро превратится в абсолютного эмпата. И тогда…
— В абсолютного эмпата?
— Да. Ее организм может сделаться настолько чувствительным, что она будет не только ощущать чужую боль, но и принимать на себя раны и болезни тех, кто эту боль испытывает. Если ты порежешься, а она подключится к тебе, твоя рана затянется, а у нее, напротив, появится. Самая настоящая рана, совершенно идентичная той, что была у тебя.
— Немыслимо.
— Представь себе. — Квентин усмехнулся. — У фанатично верующих на руках, ногах и на лбу тоже появляются раны словно от гвоздей и тернового венца. Некоторые ученые объясняют это самовнушением, но на самом деле вопрос гораздо сложнее. Один кардинал-католик, забыл его имя, носил стигматы Христа на протяжении всей жизни. Когда бедняга умер, кто-то подсчитал, что за последние тридцать пять лет он потерял не менее семидесяти литров крови, при том, что сам весил не больше ста тридцати фунтов. У человека в среднем около шести литров крови, так что кардинал полностью истек кровью не меньше десяти раз. Вопрос, откуда в его организме взялось столько крови?..