Да писал ты, чадо мое Максиме, ко мне, глаголя: давай-де, батюшко, грамотки своя Аввакуму, и он-де к нам пришлет, он-де и о тебе нам возвещает о всем истинно, а не ложно. И аще он вам праведно сказует о всем: праведный Христос Бог спасет его! А о сем всем возвещал ли он вам, еже что зде писано моею рукою в четырех тетратех, или ни? И аще он не возвестил вам: ино аз сказах вам сам отчасти веру и исповедание свое, и еже что бысть какое присещение от Господа, или откровение мне грешному от Божия Матери и заступление ея; и брань и прение мое со клевреты моими за что, и то сказах вам воистинну чистою совестию. А в чюжих баснях, дитятко милое, всяко бывает, у кого с кем и брани не бывало; а у кого с кем распря есть, тамо не скоро вери, чадо, всякому слову. Писано есть:
всяк человек лож. Егда же узриши моея руки писание: тогда же уже несумненно тому вери. А другов своих всех, с нимиже стражю, знаю аз паче вас. Подвижники они и страстотерпцы великия, и стражют от никониян за церковныя законы святых отец доблественне, и терпение их и скорби всякия многолетныя болши первых мучеников мнится ми воистинну. За таже вся и аз с ними стражду и умираю купно. И еже бо новоприбывшая их оная мудрования неприятна мнятся мне зело, и та вся отлучают мя от них, и теми раздражают мя вельми, и воспаляют присно. Да буди воля Господня! Воздаст бо Господь комуждо по делом его, и еже бо сеет человек, то и пожнет, и по вере своей всяк и мзду приимет такову. Место окаянное неволное стало. Ни книг, ни людей добрых и праведных свидетелей взять негде, и распря разсудити нечем. А своего мудрования простоположити не хощет никто. А мое исповедание и свидетельство сие о Христе Исусе давайте всякому верну прочитать и списывать.