Уголовника. Как легко и просто они забыли все, что у нас творилось. Как легко и просто они забыли Габриэлу. Убили, закопали, удобрили землю, вырастили на этом участке полезный овощ - и думают, что так и надо. Ошибка. Если мы не стали из-за этого воевать, это не значит, что мы не помним. Это значит, что похоронить ваши методы нам важнее, чем похоронить вас самих.
- Во-первых, шум нужно было устраивать раньше. Вы промолчали тогда - теперь мы можем ответить на ваш неприятный скандал еще более неприятным. Во-вторых, затевая скандал, имеет смысл поинтересоваться, кто еще в нем замешан. Реально, действительно, физически замешан. Зная дотошность этого человека, я могу предположить, что он и записи вел. Молчать он не станет. И хороши вы будете, подводя под десятилетний срок собственного свеженазначенного председателя комитета - а если вы возьметесь за Максима, дело кончится именно так. У вас нет кнута. Инвестиции эти нужны вам не меньше, чем нам - и они окупятся, сами знаете. А я... нет, я не хочу быть Господом Богом, Ромским Папой или морской царицей. Но вот чрезвычайный и полномочный посол Мирового Совета Управления - это звучит ново и хорошо.
- Вот и договорились, - ласково говорит дедушка.
- Вы же знали, - морщится Джастина, - что я на это соглашусь. И зачем было так громыхать?
- А чтоб ты в отпуске навык не утратила, - подмигивает дядюшка.
Довольны оба - дальше некуда. Провернули очередную мелкую пакость.
- Навыки у меня наследственные. У меня только наследственной мстительности нет, к сожалению. Меня можно только разозлить.
- Постараемся не злить. У нас пока лишних в рядах не наблюдается. Как обнаружатся - позовем, разозлим...
- И на входе написал "Осторожно, злая Джастина".
- Нет, ну что вы, госпожа Сфорца. Мы на входе напишем "К прекраснейшей". Это правда - и заодно успокаивает противника.
- "К милостивой", господин Матьё, "К милостивой". Считайте, что у вас в окрестностях завелась Эвменида... которая помнит прежнюю профессию.
- Просто великолепно, именно то, что нужно. Я буду направлять к вам стажеров.
- Нет, стажеров, пожалуйста, к Медузе.
Дядюшка, не выдержав приятной беседы, отключается. Господин Матьё радостно улыбается.
- Какой у вас все-таки нервный родственник. Никакой выдержки. И никакого умения беседовать с прекрасными дамами. Одно слово - островной варвар.
- Вы же знаете, это старый островной обычай - сначала выращивать прекрасных дам, потом всю оставшуюся жизнь иметь дело с последствиями.
- Я не позволю ему вас отравить. Даже невзирая на то, что вы вышли замуж за самую большую головную боль Совета.
- За его спасителя, вы хотите сказать?
- Одно с другим прекрасно сочетается, душа моя...
Он не позволит меня отравить... Господин представительская должность. Впрочем, фактические изменения, произошедшие на том заседании, могут ведь и получить силу закона. Остается решить, выгодно ли нам это.
В любом случае, согласие они из меня выковыряли - впрочем, оно весьма обоюдоострое. Мы нужны друг другу. А я смогу получить все, что хочу, втрое больше, чем могла год назад, запросто, с легкостью. На нас смотрит весь мир. Нам сейчас можно все, только нельзя зарываться.
Обсудим все это вечером. Непременно. И там уже решим. А к концу отпуска я ведь и правда умру со скуки, и никакие маки с салонами не помогут. Сволочи, все-таки, что дедушка наш всепланетный, что дядюшка мой персональный двоюродный. Поймали.
Ну что ж. Человеку, изловившему кита на донную лесочную снасть, грех жаловаться на размер добычи и накал пламенников, выходящих из пасти.
Максим
- Ну вы же воспринимаете состояние другого человека? Вот когда вы причиняете ему боль, вы же это чувствуете! Вам же повезло, вы ощущаете там, где остальным приходится представлять, - говорит очень хороший человек. - Ну и?
- Рауль, если вы беретесь рукой за горячий предмет, вы чувствуете, что он горячий. Чувствуете боль. Но вы перестанете нагревать сковородки? И вообще готовить на огне?
- Люди не сковородки.
- Я знаю, но иногда их требуется нагревать.
У господина директора появляется запланированное мной выражение лица: тщательно скрываемая брезгливость, профессиональное терпение, тихое осатанение. Наконец-то. Рауль де Сандовал, извиняющийся передо мной за несправедливую оценку и недостойное поведение - это конец света. Поскольку во мне ничего не изменилось, значит что-то испортилось в Рауле, и нужно его починить, пока еще не поздно и у меня есть такая возможность. Тем более, что вот сейчас оценки его вполне справедливы, а поведение естественно: он хороший человек, но не наделен избытком кротости.