Кьяра, судя по ее виду, также была не столько изумлена, сколько обескуражена. Они с Адой стояли друг напротив друга и смотрелись, как в зеркало. Различий было немало: цвет кожи, разрез и цвет глаз, форма рта, очертания подбородка. Главное, одна была старше, другая моложе. Вы обе как с картины Ботичелли, только вы (Аде) светлая, а вы (Кьяре) темная, повторил Фальстаф Ильич вслух свою давнюю тайную оценку, но в измененной интерпретации, поскольку изменились обстоятельства. Реплика вызвала общий смех, всем вдруг стало весело, скованность исчезла, заговорили о погоде (в Москве и в Риме), о новостях (кремлевских и в районе Садового кольца), Фальстаф Ильич чувствовал себя героем минуты, особенно когда Ада на глазах у всех мягко и как бы слегка иронично, а в то же время благодарно пожала ему руку выше локтя.
Сели в кьярину машину, Кьяра повезла всех в Рим.
Фальстаф Ильич. Мы не успели поблагодарить вас. За приглашение.
Кьяра. Не стоять благодарность.
Занегин. Перевести?
Фальстаф Ильич. Мы поняли. Не стоит благодарности, да? Очень даже стоит. Я, например, никогда не бывал в Италии. Ада тоже. Правда, Ада?
Ариадна. Правда.
Он взял инициативу на себя, Ада с интересом слушала. Пока было забавно. Она еще в Москве твердо решила во что бы то ни стало не терять самообладания и для этого с первой секунды держаться с Занегиным как с чужим, не давая себе расслабиться, даже если б он вдруг (о, наши самообманы!) выказал прямо противоположные чувства. Она захотела сыграть роль, чтобы получить удовлетворение хотя бы в качестве актрисы, и обнаружила, что это ей удается. Лесик, с которым она не заключала никакого соглашения, словно поймал ее волну и работает на ней. Что ж, выходит, тонкий человек.
Фальстаф Ильич. Мы с Адой никогда не бывали, и это ваш большой подарок нам.
Кьяра. А ти тоже художник или тоже искусствовед?
Фальстаф Ильич. Кто? Я? Нет. Почему вы решили?
Кьяра. Ботичелли сказал.
Все опять громко рассмеялись.
Кьяра. Я сказал смешно?
Занегин. У тебя получилось, как будто не… не Лесик сказал про Ботичелли, а Ботичелли про Лесика.
Ариадна. Он военный. Генерал.
Кьяра. О!
Фальстаф Ильич. Ада преувеличивает, как всегда. Я музыкант.
Занегин. От музыканта до военного большая дистанция.
Фальстаф Ильич. Я военный музыкант.
Занегин. Ну, и что там у нас с армией?
Фальстаф Ильич. Я был. Был военный. А с армией у нас то же, что и раньше: если вы на гражданке такие умные, почему не ходите строем.
Кьяра. Я не понял, скуза.
Занегин. Это русский анекдот, детка.
Занегин тоже кое-чего не понимал. Они разговаривали на вы, Ада и этот ее Лесик, — это что, новая форма любовных отношений? Или отношений нет? Кьяра задавала этот вопрос раньше, когда гостям надо было заказывать гостиницу. Дуо номеро или один, спросила она. Занегин в недоумении пожал плечами: может, и один, я не догадался спросить. В конце концов как европейская женщина Кьяра решила проблему сама в пользу двух номеров.
Фальстаф Ильич. Мы едем к вам?
Кьяра. В отель.
Фальстаф Ильич. В отель?
Кьяра. Си. Проблемс?
Фальстаф Ильич. Ноу проблемс.
На самом деле проблемс были. И заключались они в деньгах. То есть в исключительно скромном (для заграницы) их количестве. Фальстаф Ильич ни о чем таком Аду не спрашивал. Как-то не получалось говорить с нею на бытовые темы. Она была для этого слишком небытовой женщиной. В Москве выходило так, что он исполнял — командовала она. Здесь, чувствовал, роли тайно поменялись. Он взял на себя обязанность опекать ее, она нуждалась в его опеке и явно была благодарна за то, что он это понял. Вернуть ситуацию назад, на исходные рубежи, когда она субсидировала экспедицию, было морально невозможно. Как военный человек Фальстаф Ильич предпочитал уставные отношения. Как русский человек нередко полагался на авось. Как музыкант — обнаружил с тайным восторгом, что слышит время от времени потаенную музыку сфер, от которых зависело большинство тонких вещей в этом мире. Он ринулся в эту поездку наобум Лазаря и догадывался, что отныне потребуется почти военный строй (тайный, не явный), чтоб Ада не пропала. Кьяра, словно услышав его мысли, сказала почти без акцента: отель оплачен.