Он оказался прав дважды. На каменной ступеньке в позе привычного отчаяния замерла женщина-подросток.
В Москве давно не принято подходить к чужому человеку, спрашивать о чем-то, а тем более предлагать помощь. Нарвешься на жертву рэкета или сутенера, а рэкетир или сутенер рядом, или на наркомана, сифилитика, СПИДоносца, не говоря уже о бациллоносителе туберкулеза в его новых, жутких, не поддающихся лечению формах.
Фальстаф Ильич тронул замершую или замерзшую за плечо. Она отняла руки от склоненной головы, приподняв ее.
— Вы не слышали моих шагов? — спросил Фальстаф Ильич.
Она не ответила.
— Как же вы не боитесь, что кто-то подойдет и… обидит вас? — задал он очередной вопрос.
В темноте он различал худое тонкое лицо, спутанные волосы и одежду, не похожую на одежду падшего человека. Впрочем он не слишком отчетливо разбирался в современных градациях и видах падения.
— Кто обидит? — хрипло спросила девушка.
Кажется, ее можно было так назвать.
— Я, например, — храбро предложил себя в обидчики Фальстаф Ильич.
Она опять уткнулась в собственные руки, даже не усмехнувшись, не приняв сказанного даже в виде шутки, как на то рассчитывал Фальстаф Ильич при завязке беседы, и этим как бы обидев вероятностного обидчика.
Он дотронулся до ее запястья:
— Вы замерзли.
— Хотите предложить согреться? — так же хрипло спросила она.
— Да, пойдемте! — неожиданно для самого себя энергически произнес Фальстаф Ильич.
Энергия возымела действие. Незнакомка встала, он протянул ей руку, она вложила в чужую свою, они поднялись по лестнице. Оба шли молча, он впереди, ведущий, она чуть позади, ведомая, и это положение было таким интересным для Фальстафа Ильича, что он не заметил сам, как бодро начал насвистывать какой-то мотивчик.
— Любите битлз? — безжизненно спросила девушка.
Он не понял.
— Вы свистите Еллоу субмарин.
Он опять не понял, но через секунду до него дошло и он рассмеялся:
— А-а… Не знаю, так, в голову пришло, сам не знаю, откуда. Я знаком с другой музыкой.
Она не спросила, с какой, так же как не спрашивала, куда он ее ведет. А он не говорил. Он сразу решил, что пойдут к нему домой. Куда-нибудь в другое место — других мест он не знал, да у него в кармане и денег не было. Он нарочно вышел без денег. Дома были. И если она захочет куда-то пойти, он возьмет их из ящика стола, все, сколько есть, он и пересчитывать не станет, и они отправятся, куда она попросит. Но сначала ее нужно отогреть, наверняка ей понадобится туалет, может, она захочет принять ванну, потом он напоит ее горячим чаем с малиной: малина имелась. Что дальше — о том он не думал, но ощущал в себе прежний и еще больший подъем энергии. В его горячей ладони ее холодная согрелась, хотя она, как и раньше, безучастно брела за ним. Он опасался нарушить установившееся хрупкое равновесие и не заговаривал с ней, а только возобновил посвистывание, как оказалось, Еллоу субмарин. Милый мотив. Что-то в нем молодежное и нежно-зажигательное.
В подъезде, пока ждали лифта, она стояла, отвернувшись в сторону, так что он не смог разглядеть лица. Он увидел только еще раз спутанные длинные волосы и длинное черное пальто. В лифте пропустил ее вперед, и пока входил за ней, она шла к нему спиной, а когда повернулся нажать кнопку, стало почему-то неловко оборачиваться назад. Так и стояли: он впереди, она за его спиной, оба неизвестные друг другу. Он подумал: а вдруг дурнушка? И тут же ему стало смешно и он хмыкнул вслух. Как будто он собирался на ней жениться, а не просто выказать бескорыстное сочувствие. Как и прежде, она не выдала никакой реакции.