— Благодарю, доктор Бекмейер. Увидимся в Вашингтоне. — Президент отключил связь. — Я знаю, что многие из вас шокированы, и все мы молимся, чтобы события этого сентября не повторились, но дело в том, что наши эксперты проанализировали уровень угрозы, и ее вероятность настолько велика, что Пентагон в срочном порядке отложил все военные планы и занялся проблемой убежищ… Мистер Секретарь?
Пьер Борджия повернулся к членам кабинета по левую руку от себя.
— Йеллоустоун — это проблема выживания. А выживание означает трудный выбор. Оно означает, что мы должны принять всю неприглядность реальности. Если Йеллоустоунская кальдера начнет извержение, шесть миллиардов людей неизбежно погибнут. Все, кроме немногих избранных, обречены на ужасную смерть.
Борджия вывел несколько графиков со своего ноутбука на плазменные экраны.
— Наша цель — собрать пищу, воду, домашний скот и запас семян в 106 подземных убежищах, расположенных вне зоны основного поражения. По предварительным подсчетам, эти убежища могут содержать 27 тысяч людей в течение пяти лет, 11 тысяч на протяжении 10 лет, 5 тысяч в течение двадцати лет. Эти графики отражают существование колонии, в которой рождаемость относится к смертности как пять к трем.
Чейни покачал головой.
— А что насчет жителей опасного региона? Вы собираетесь предупредить их заранее, чтобы они могли спастись?
Борджия прожег вице-президента здоровым глазом.
— Предупредите общественность и получите панику. Анархия перекроет все пути сообщения. Это может казаться жестоким, мистер Чейни, но смерть от огня гораздо предпочтительнее медленной смерти от голода.
— Опробуйте это на себе, прежде чем сравнивать.
Президент Меллер ударил по столу раскрытыми ладонями.
— Эннис, это не политика, это вопрос выживания вида.
— Вы хотите сказать — элиты. Тот, кто не политик и не миллиардер, едва ли получит доступ в ваши убежища. То есть пять тысяч никчемных, совершенно бесполезных начальников, и никаких индейцев — вот генофонд будущего человечества? Если так, то я рад, что его не увижу.
Вице-президент встал и направился к двери.
— Это официальный отказ от места? — бросил ему в спину Борджия. — Если так, я поддерживаю!
Чейни отсалютовал ему средним пальцем и вышел.
Президент Меллер догнал его в коридоре.
— В кабинет. Быстро, мистер Чейни.
Вице-президент посмотрел на главу государства и прошел в звуконепроницаемую кабинку.
Меллер затемнил окна.
— Что с тобой случилось? С каких пор ты позволяешь Борджии такие шпильки по поводу гипотетической катастрофы? Ты ведь умнее.
— Я просто устал работать с дураками. Проблема глупости вечна. И дурака не изменишь. Поверь, я пытался.
— Я хочу, чтобы ты попытался снова. — Президент посмотрел ему в глаза. — У меня своя бомба замедленного действия. Первое декабря станет моим последним днем на посту.
Чейни моргнул.
— Когда ты узнал диагноз?
— Около семи месяцев назад.
— И остался работать?
— Мне нужно было победить на выборах, чтобы ты смог стать моим преемником.
— Почему я?
— Ты отлично ответил на этот вопрос своим поведением на совещании. Потому что для тебя прежде всего люди. Потому что тебя беспокоят действительно важные вещи. Теперь твой выход. Ты хотел обезвредить дураков, что ж, вот твой шанс. Очисти от них хотя бы Белый дом. Делай все, что сочтешь нужным.
— А кальдера?
— Будем молиться, чтобы это не произошло. Предупреди людей, если сочтешь необходимым. И, просто на всякий случай, потихоньку готовь убежища. Только помни, гораздо проще возражать против тех, кто туда войдет, чем самому выбрать, кого именно спасти.
— Не обсуждается. — Доктор Фолетта даже не сбился с шага, Доминике пришлось его догонять. — Он слишком давно в одиночной камере, внезапный выход наружу, пусть даже на час в день, сделают его потенциально опасным для других пациентов.
— Я думала об этом, сэр. Но с 14:15 до 15:15 во дворе никого не бывает.
— Нам придется усилить охрану, изменить распорядок. У меня сегодня первый рабочий день после отпуска, дайте мне неделю, чтобы войти в колею.
— При всем уважении к вам, сэр, Сэмюэль Аглер провел в одиночной камере одиннадцать лет. Может, это и срабатывало в Массачусетсе, но в этой клинике такое не пройдет. И либо вы позволите мне организовать ему прогулки, либо будете объяснять Совету Попечителей, почему допустили подобное исключение из правил.
Фолетта повернулся к ней, его пухлое лицо покраснело.
— Вы что о себе возомнили, интерн? Я заведовал клиниками, когда вы еще не родились!
— Тогда вы знаете, что я говорю правду. Один час в день, большего я не прошу.
— А если я соглашусь?
— Я подпишу все нужные бумаги о его обследовании.