– После того как здесь все было переделано, я думал, что вы, ребята, возите баксы тачками. Новое оборудование, мебель, камеры наблюдения и все такое.
– Деньги правительства, – ответил он с улыбкой. – Потрать их, иначе потеряешь.
Я зашел внутрь, помахал Вере и легкой походкой направился в отделение аутопсии. Будь скромным, будь обаятельным, будь профессиональным, повторял я себе. И главное – будь всем этим, держа рот на замке.
Когда я вошел, процедура уже началась. Доктор Даванэлле склонилась над пахом Дэшампса, наговаривая увиденное и свои действия на диктофон. Она знала, что именно мне нужно посмотреть, и кивнула в сторону стола у стены.
Там я нашел пачку фотографий, сделанных Чэмблиссом, – его обычная прекрасная работа. Линейка была расположена рядом с надписью над лобковыми волосами Дэшампса: печатные буквы высотой от трех до четырех миллиметров, фиолетового цвета, очень ровные. Я помахал фотографиями в сторону доктора Даванэлле.
– Спасибо, – сказал я, улыбаясь в ее сторону. – Рад снова видеть вас, доктор. Как у вас обстоит дело?…
Прежде чем она оборвала меня, я сам успел это сделать. Я вздрогнул, пробормотал «простите», вернулся к фотографиям и принялся снова перебирать их. Снимки были разными – от полной надписи до отдельных букв. Я никак не мог понять, зачем тому, кто решил это написать, нужно было выбирать столь трудный для восприятия цвет и к тому же писать мелкими буквами. Хотя для мозга, стоявшего за этими преступлениями, это должно было быть так же логично, как, например, арифметические действия.
Я сел и принялся изучать фотографии, пока не начал видеть их даже с закрытыми глазами. Время от времени я переключал свое внимание на доктора Даванэлле. Голос ее был монотонным, глаза сфокусированы на работе. С головы до пят она была одета в голубую униформу. Я попытался угадать форму ее ног под бежевыми брюками и пришел к выводу, что они должны быть стройными, но не худыми.
На выполнение всей процедуры ушло три часа. По ее результатам впоследствии определили, что Питер Дэшампс умер, получив травму головы, а сама голова была отделена от тела лезвием, аналогичным тому, которое использовалось для обезглавливания Джерролда Нельсона, если не тем же самым. Я подошел к Эйве Даванэлле, когда она снимала маску и шапочку, и, прежде чем она успела скрыться, задал свой вопрос:
– Что вы делаете сегодня вечером, доктор Даванэлле? Как насчет чего-нибудь очень спокойного и простого? Перекусить, немного…
Дверь открылась, и на пороге появился Уолтер Хадлстон. Он глянул в мою сторону своими красными глазами, после чего перестал обращать на меня внимание. Менее чем через минуту Дэшампс, переложенный на тележку, уже выезжал из зала. Я снова обратил все свое внимание на Эйву Даванэлле, которая теперь занималась выключением дренажной системы на столе. Без нежного журчания воды по трубкам и металлической поверхности стола в комнате стало тихо, чего-то не хватало.
– Я как раз хотел спросить…
Слова замерли на губах, потому что я понял, что она пристально смотрит на меня. В глазах ее я увидел не знакомый уже огонь, а скорее что-то вроде легкого недоумения.
– Вы звонили мне домой прошлой ночью, не так ли, детектив? – сказала она.
Сердце у меня сжалось. Неудача.
– Я… хм…
– Мы живем в век техники. Даже автоответчики могут определять номер звонившего. Могу я узнать, что вам было от меня нужно в одиннадцать тридцать семь ночи?
Я сократил все свои намерения до основного.
– Я хотел извиниться за тот день. Я говорил, когда должен был молчать. Вы здесь работаете, и распоряжаетесь здесь тоже вы. А мое замечание, что вы после полученного втыка отыгрываетесь на других, было вообще грубым и неуместным.
Она сжала губы и подняла тонкую бровь. От этого она стала почти красивой.
– И на то, чтобы прийти к такому выводу, у вас ушло два дня?
Я покачал головой.
– Нет. На то, чтобы прийти к такому выводу, у меня ушло полчаса, но потом еще два дня ушло на то, чтобы набраться храбрости и позвонить.
Был ли это намек на улыбку? Или только след такого намека? Я, конечно, не давал присяги на Библии говорить только правду и не собирался упоминать о том, что слышал происходящее в кабинете у Клэр, уж больно все это смахивало бы на подслушивание.
– Мое предложение в силе, доктор, – сказал я. – Не хотите ли со мной пообедать? Ничего особенного, я думаю, все очень просто и спокойно. Можем взять с собой по бутерброду и полюбоваться тем, как солнце садится в море.
Она сказала: