— Знакомое слово. Напомни, что это такое?
— Это торговля грехами. За деньги выслушивалась формальная исповедь и выдавался соответствующий сертифи-кат об отпущении грехов. Чем тяжелее грех — тем дороже стоил сертификат.
— Кошмар.
— Еще Римская церковь запретила молиться на родном языке. Можно было только на латыни. А последней каплей стал запрет для народа причащаться хлебом и вином.
— Как же так?
— Народу разрешили причащаться только хлебом, а вино запретили.
Тамара возмутилась:
— Людям запретили спасать душу! Это безобразие. Как такое можно было допустить?
— Это тоже был бизнес католической церкви, а чехи мешали этому бизнесу, когда требовали жить по правилам первой апостольской церкви. Поэтому началась война против них.
— Напомни, что подразумевается под апостольской церковью?
— Это, так сказать, первобытная христианская церковь с правилами, которые учредил сам Христос, и по которым жили апостолы. Потому она и называется апостольская.
— Понятно.
— Затем появился духовный вождь чехов, Ян Гус, великий богослов, магистр Пражского университета. Он хотел очистить католическую церковь от скверны.
— Он добился изменений?
— Он добился того, что его сожгли на костре, и тогда началось восстание и пошли гуситские войны между Чехами и католиками. Был такой город гуситов на горе Табор. Там гуситы молились, причащались и вели настоящую братскую жизнь. Представь, 1419 год, двести лет до Коменского, город Табор не подчинялся католической церкви и мечом защищал свою веру, которую считал чистой. Само слово табор, говорят, означает палатку. Это был палаточный город с палаточной часовней. В ней священники справляли массовые религиозные праздники, на которых собирались десятки тысяч верующих. Однажды, в день святой Марии, там причастились 62 тысячи верующих. Все вели себя тихо и праведно, пели священные песни, называли друг друга братьями, богатые разделяли пищу вместе с бедными, никто не воровал и в конце все мирно расходились.
— Что же было дальше?
— Были войны, и возникло «Братское Единство» — новая церковь с новыми порядочными епископами, которых слушались и доверяли. А двести лет спустя, в их сообществе родился Ян Коменский. Он и его сестра рано осиротели. Преподобный Ланецкий, священник их церкви, заменил им отца. Потом он увидел, что Коменский очень способный мальчик, дал ему второе имя — Любящий — а также дал университетское образование, посвятил в пасторы и отправил в Фульнек на должность попечителя школы. Там Коменский женился на Магдалене из Пшерова. У них родились два мальчика, но вскоре началась тридцатилетняя война. Об этом и рассказывал нам профессор в самолете.
Тем временем мы прибыли в Лухачович, разместились в «Дум Тамаре» и тем же вечером испили кисловатую воду из одного источника.
С утра мы направились в Угерский Брод, в музей Коменского. Купив билеты, мы начали рассматривать картинки и гравюры: костер, на котором горел Ян Гус, гонения вероотступников, массовая казнь еретиков, католики закалывают гугенотов, жаркий спор богословов, жестокое убийство монахов-католиков гуситами, сожжение Угерского Брода, и, наконец, здание дома в Кувалде, где было основано «Братское Единство» ради спасения душ по заповедям Христа.
Тут же были портреты Карла Жиротинского и императора священной римской империи Фердинанда и изгнанного монарха Богемии Фридриха Пфальцского, которого прозвали королем на одну зиму, потому что он царствовал лишь пару месяцев зимой, а весной его свергли.
В следующем зале мы нашли книги о Коменском на грузинском языке.
— Смотри, — сказал я Тамаре, — это книга грузинского комениолога. Он был марксистом и утверждал, что Коменский находился в плену религиозных заблуждений своего времени, потому не смог возвыситься до истинно научного метода марксистко — ленинского диалектического материализма.