Ян молча опустил голову.
Епископ продолжал:
— Теперь тебе одно из двух. Вдумайся и выбирай: будешь ли иметь две обители — одну — в твоем сердце, другую же — на небе, у Бога, чтобы предавшись Ему, ты смог получить от Него крылья для вознесения ради свободы твоего ума. Или засохнешь прежде всякой травы, как тростник без влаги. Вдумайся и выбирай!
Ян по — прежнему молчал…
Наконец, он поднял голову и произнес еле слышно:
— Я не могу… Оставьте меня здесь, чтобы я спокойно покинул эту жизнь и воссоединился с любимой семьей.
Тогда Ланецкий сказал:
— Подумай, сын мой и, принимая решение, помни, что ты был торжественно посвящен в пасторы братства, и тогда ты давал клятву, что по первому зову послушно явишься перед лицом Бога и церкви, с чистым разумом и с готовностью служить Христу. Ты служишь церкви, божественному слову, тайным ключам и таинствам. Мы выбрали тебя, увидев, что ты питаешься божественным словом, ты можешь учить, ты трезв, благоразумен и одарен всеми качествами, которые нужны настоящему пастору. В глазах братьев ты посол от Христа, обещавший посвятить себя церкви, а не самобичеванию. Принимая решение, помни и то, что дети не умирают! Они есть наше бессмертное наследие. Ты должен знать прежде всех в нашем братстве, что смерти нет! То, что считается лишь концом, есть наше истинное духовное рождение.
Ян закрыл лицо руками и ответил сквозь слезы:
— Не могу…
Тогда епископ встал и сказал напоследок:
— Ян-Любящий, мой дорогой сын! Я приму любое решение твое. Продолжим разговор, когда захочешь. Знай, что скоро начинается совет старейшин и общий собор у часовни, где мы будем решать нашу дальнейшую судьбу. Ты знаешь, все нуждаются в тебе. Решай, будешь ли с нами, живыми, или похоронишь себя для тех, кого Бог уже призвал к себе.
Не поднимая головы, Ян повторил:
— Не могу…
Тогда епископ вышел из шалаша, оставив Яна одного со своим горем. За дверью он нашел близнецов и спросил удивленно:
— Что с вами?
— Мы бегали и искали Ясема!
— Но нигде не нашли.
Епископ кивнул:
— Посидите здесь. Возможно, учителю потребуется ваша помощь.
Эраст и Бенедикт с готовностью кивнули.
— Мы будем часовыми.
— Лучшими часовыми!
5. Рай сердца
Вечером беженцы Брандиса собрались перед палаточной часовней на общий собор. Плотники наскоро соорудили трибуну для выступающих, повсюду загорелись самодельные лампы и факелы, тут и там разожгли костры. Все с терпением ожидали выхода старейшин Братского Единства, которые уже несколько часов совещались в часовне. Шепотом распространялись слухи:
— Императорская армия наступает.
— Рассказывают, что папа болен…
— Черная смерть погубила почти все население Пшерова.
— Там погибли жена и дети учителя.
— Потому он не выходит, скорбит в шалаше.
— Как такое горе пережить?
— Только верой в Бога.
В это время Ян сидел у стола, склонив голову, и плакал. Ему было очень тяжело переносить сердечную боль. Он повторял себе:
— Конец моим надеждам! Горе мне, горе! Готов умереть тысячу раз, чтобы увидеть свою семью, нежели быть здесь и испытывать такую жестокость. Лучше бы мне никогда не родиться. Скрыться бы мне в пустыне от всего… Ах, Боже! Если ты существуешь, то смилуйся надо мной несчастным!
Сказав это, он ужаснулся…
Он только что усомнился в существовании Бога.
— Боже! Что со мной происходит? Я гибну…
Перед шалашом по — прежнему дежурили часовые.
Пока старейшины задерживались, Мария, мать Ясема, тихо запела у костра.
«Господи, помилуй, Господи прости…»
Эта тихая песня ореолом закружилась вокруг костра, и ее подхватили другие женщины:
«Помоги мне Боже крест свой донести…»
Тогда молитва усилилась, разлетелась по всему городу, и ее подхватили все.