Алексея Адашева содержится в «Истории о в. кн. Московском» Курбского -
политическом памфлете, написанном в Польше (Курбский, Соч., стлб. 169 - 173).
Курбский, как и царь, подчеркивает большое влияние Сильвестра и Адашева в этот
период (конец 40-х - 50-е годы), всячески восхваляет этих лиц и именует кружок,
собравшийся вокруг них, «избранной радой» (польский термин) - название,
закрепившееся в исторической науке. Вопрос о политическом и социальном характере
этой «избранной рады» весьма сложен. Восторженная характеристика, данная ей
Курбским, и резко отрицательная, данная Грозным, естественно, создавали у историков
38
впечатление, что «рада», подобно Курбскому, защищала княжеско-боярские интересы
(ср. напр.: В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, II. СПб., 1900, стр. 367-
371). Однако, документальные источники, сохранившиеся за эти годы, противоречат
такому выводу: реформы 50-х годов, проведенные при Сильвестре и Адашеве, были
направлены против остатков феодальной раздробленности и носили прогрессивный
характер (ликвидация системы наместничества, судебная реформа, раздача земель
служилым); В связи с этим в исторической науке установился критический подход к
замечаниям Грозного и Курбского об «избранной раде», высказанным в ходе острой
полемики и относящимся к более позднему времени. С. В. Бахрушин (ук. соч., стр. 36 -
38, 51, 54-55) считает, что «избранная рада» (которую он отождествляет с «ближней
думой» царя) имела «компромиссный состав», но проводила прогрессивную политику,
соответствующую интересам дворянства. И. И. Смирнов (Иван Грозный, стр. 87)
считает вообще понятие «избранной рады» фикцией и полагает, что сближение
Сильвестра и Адашева с княжатами произошло лишь в начале 60-х годов.
Полемическая тенденциозность комментируемого рассказа проявляется и в
характеристике «собаки Алексея» (Адашева) как выходца из «гноища» (навоза) и
бывшего «батожника» (буквально: слуга, расчищающий путь с помощью палки; может
быть, однако царь иронически указывает этим на то, что Адашев был «рындой» при
дворе). В действительности Адашевы представляли собой провинциальный
(костромской) дворянский род, и уже отец Алексея, Федор Адашев, выполнял
ответственные поручения государя (ср. Н. П. Лихачев. Разрядные дьяки XVI в. СПб.,
1888, стр. 135 - 136).). Потом же вся собрахом, все архиепископы, и епископы, и весь
освещенный собор руския митрополия (Потом же вся собрахом...освещенный собор
русския митрополия. - Речь идет об «освященном соборе» в «царских палатах» в
феврале 1549 г. (ПСРЛ, XXII, 528 - 529; ср.: С. О. Шмидт. Челобитенный приказ в
середине XVI столетия. Изв. АН СССР, серия истории и философии, т. VII, № 5, 1950,
стр. 447 - 448) или о Стоглавом соборе 1551 г. («писание» царя этому собору,
содержащее действительно мотивы «взаимного прощения» и примирения, см. в
«Археографическом обзоре», стр. 522). В старой исторической литературе (напр.: С.
Соловьев. История России, кн. II, ч. VI - X. Изд. «Общественная польза», стлб. 45 - 46)
существовало мнение, согласно которому Грозный между 1547 и 1550 гг. созывал на
Лобном месте представителей «из городов всякого чина», и на этом «соборе
примирения» (первом земском соборе) и состоялось то всеобщее прощение, о котором
говорит царь в комментируемой грамоте (см.: Устрялов, прим. 264 и 21 к его изд.
«Сказаний Курбского»). Однако, как указал Платонов, известие о «соборе примирения»
основывается на вклейке конца XVII в. (а может быть и начала XVIII в.) в так
называемую Хрущевскую Степенную книгу и представляет собою, невидимому,
позднюю легенду, созданную на основе «Стоглава» и комментируемого послания
Курбскому (С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории. СПб., 1903, стр. 219 ел.;
характеристика Адашева как выходца из «нищих», содержащаяся в этом тексте
Хрущевской Степенной книги, явно навеяна замечаниями Грозного в его послании.)), и
еже убо во юности нашей, еще нам содеянная, на вас, бояр наших, наши
опалы, та же и от вас, бояр наших, еже нам сопротивное и проступъки ( Так
ХСУ; К преступники. ), сами убо пред отцем своим и богомольцем, пред