10. К клиру же Константинопольской Церкви и ко всем, носящим имя христиан, мы направим такие послания, каких потребуют от нас обстоятельства, чтобы все знали, что если ты останешься при превратных воззрениях и не будешь учить так, как учит вместе с нами брат наш Кирилл, то будешь отлучен от нашего сообщества, потому что не можешь быть с нами в общении, и чтобы все, осознав пример этого твердого и своевременного суда, побуждались бы к заботе о своих душах.
11. Итак, ты теперь совершенно определенно знаешь, что нами вынесено такое суждение: если ты не будешь учить о Христе Боге нашем так, как того придерживается Римская, и Александрийская, и вся Вселенская Церковь, и как того совершенно держалась до тебя и пресвятая Церковь города Константинополя; и если ты в течение десяти дней, считая от дня получения этого извещения, не отступишься от нечестивого нововведения, стремящегося разъединить то, что Священное Писание соединило, и не дашь такого исповедания письменно, то будешь отлучен от общения со Вселенской Церковью. Акт нашего суда вместе со всеми другими документами мы направляем с достославным сыном моим диаконом Посидонием к святому моему собрату но священству, достославному епископу города Александрии, который направил нам полностью все сведения, а также передаем ему полномочия, чтобы он действовал от нашего имени и объявлял наши постановления и тебе, и всем братьям, потому что все должны знать это дело, ибо оно касается всех. Да сохранит тебя Бог десницею Своею невредимым, возлюбленный брат. Дано в третий день до августовских ид в тринадцатый год консульства Феодосия и третий Валентиниана.
Заимствовано с сайта Православного Патрологического Общества
Посланіе къ Кириллу Александрійскому
Возлюбленному брату Кириллу Келестинъ.
Письма, посланныя къ намъ твоимъ священствомъ съ сыномъ нашимъ, діакономъ Посидоніемъ, принесли утешеніе намъ въ нашей скорби; но эта радость въ свою очередь сменилась въ насъ чувствомъ печали. Разсматривая и обсуживая превратное ученіе, какое высказалъ въ своихъ беседахъ возмутитель константинопольской Церкви, мы глубокую почувствовали скорбь въ душе своей; а теперь томятъ насъ различныя соображенія, въ которыхъ обдумываемъ, какимъ бы образомь намъ содействовать къ утвержденію веры. Когда мы останавливаемъ наше размышленіе на томъ, что написано тобой, братъ нашъ, то это является намъ самымъ лучшимъ врачествомъ, целительной силой котораго можетъ уничтожиться заразительная болезнь: я разумею струю этого чистаго потока, который льетъ слово твоей любви, смывающее всякую тину, наносимую мутными потоками, раскрывающее всемъ надлежащее пониманіе нашей веры. А потому, какъ того мы порицаемъ и осуждаемъ, такъ твое благочестіе, какъ мы видимъ его въ твоихъ письмахъ, съ любовію въ Господе принимаемъ въ свои объятія, зная, что мы одно и тоже мыслимъ о Господе. Неудивительно, что прозорливейшій священникъ Господній, согретый любовію къ вере, воинствуетъ съ такимъ мужествомъ, что въ состояніи и противустоять безразсудной дерзости враговъ, и укрепить своими ободрительными словами техъ, кои вверены его попеченію. Какъ то для насъ огорчительно, такъ это намъ пріятно; сколько одно грязно, столько другое чисто. Мы радуемся, видя въ твоемъ благочестіи неусыпную бдительность, такую, которою ты превзошелъ своихъ предшественниковъ, бывшихъ всегда защитниками православнаго ученія. Вполне приличны тебе евангельскія слова: пастырь добрый душу свою полагаетъ за овцы (Іоан. 10, 11). Но какъ ты добрый пастырь, такъ тотъ недостоинъ имени даже худаго наемника: онъ заслуживаетъ обвиненіе не за то, что оставилъ овецъ своихъ, а за то, что самъ, какъ дознано, разгоняетъ ихъ.