- Вы не поняли меня, Валерия Владимировна. Все будет в полном порядке. Все будет решительно хорошо, обезьянка...
Воины приняли лезвия мечей к правому плечу и вытянулись по струнке. Владыка прошел меж ними, и ни одно каменное лицо не дрогнуло, ни один безмятежный, устремленный вдаль, взгляд не замутился.
Он, лучший ученик, тоже стоял и глядел на самую яркую звезду над небосклоном. Но внутри него все переворачивалось: как ни бился, он не мог понять замысел и правоту своего господина. Владыка прав, он должен быть прав, он не может не быть правым... Но... Так где, где, где ответ?!
И взмыли в воздух крылатые стальные ладьи. И начался бой, тысячелетний, с короткими передышками, но без перемирий...
"Где колесница Арджуны? - подумал лучший воин. - Я должен сделать это для него и навсегда покончить с сомнениями... Где колесница Арджуны?"
Его ладья мчалась над облаками, обгоняя ветер. Огненные смерчи вырывались из земли там, где проносился он, словно планета, погибая от его рук, пыталась в отместку схватить обидчика раскаленными щупальцами, которые создал разум, а высвободило невежество.
- Я НЕ ХО-ЧУ!!! - вдруг закричал он, заставил свою ладью кувыркнуться в воздухе и стремительно полетел навстречу Дракону Ночного Света.
Обезумевшие от страха и неожиданности глаза Дракона, кровавая вспышка и - тьма...
Действие снотворного закончилось. О, лучше бы он не просыпался!.. Лучше бы эта вспышка во сне сожгла его и в реальности, как ту несчастную птицу!
Андрей дотянулся до выключателя и зажег ночник. Зачем ему свет? Темнота была естественнее и не так будоражила воспаленный разум. Теперь он знал, что, будучи зрячим, сейчас увидел бы окружающие предметы - стол в правом углу, два кресла, магнитофон... Чего не увидел бы - телевизора.
Всё. Андрей поднялся. Больше он не проведет здесь ни дня. Ни здесь, ни вообще в Германии. А ведь он всегда преклонялся перед Западной Европой...
Куда угодно, куда глаза глядят... А куда они глядят? В пустоту и вечность. Вот туда тебе и надо, двойник - в пустую вечность. В вечность пустоты.
Андрей встретил утро в аэропорту. Он всегда ненавидел бездействие и вот теперь был обречен на него. Три года без глаз, два года - в больничной тишине и покое. Два витка Земли вокруг Солнца, пора бы свыкнуться. Но Андрей не мог. Реальность он видел несколько часов назад. Все, что происходило сейчас бред. С ним не могло такого произойти!..
Обострившийся слух по привычке улавливал все, что звучало вокруг. А иначе нельзя. Слыша участливые нотки в голосах окружающих людей, Скорпион сжимался от внутренней боли. Только не жалость! Не оскорбляйте меня жалостью!
Ровный голос немецкого диктора давал рекламную информацию. Смысл медленно достигал мозга и оседал в нем, как не нужное барахло - и выкинуть почему-то жалко, и пользоваться не будешь.
"Поездка в Египет и Арабские Эмираты"... Интересно, какой дурак поедет в Египет или в Эмираты? В Египет?.. А почему, собственно, нет? Мой выход, как говорится. Какая мне разница, куда ехать? Только не здесь...
- В Египет, - сказал он в вероятное окошко вероятной кассы и представил себе обрюзглого мужчину средних лет с внешностью типичного прилизанного бюргера; пусть он будет таким, этот "истинный ариец", последний привет опостылевшей Германии. Это похоже на детский злорадный порыв пририсовать усики и рожки ненавистной училке на групповой фотографии с классом.
"Бюргер" женским голосом уточнил, куда именно, причем очень и очень вежливо. Тьфу, черт!..
- На ваш вкус, фройляйн. Мне все равно... - ответил Андрей и вдруг четко представил себе ее мысль: "Сумасшедший русский!.."
Тем не менее, препираться "фройляйн Бюргер" не стала и услала Скорпиона в Каир.
Что ж, Каир так Каир...
ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
Кулаптр сделал последний стежок и обрезал нить.
- Ну, давай-давай, бродяга! Очищай-ка стол! - он промокнул тампоном окровавленную шкуру вокруг свежезаштопанной раны и подтолкнул Ната в бок. - Жить будешь. Может, может, ума тебе прибавит. Бросишь наконец с местными шавками свары устраивать...
Волк тяжело спрыгнул на пол и, прихрамывая, обошел хозяина, чтобы сесть слева от него, потому что стоять у него не было сил. Боль в ране была почти невыносимой.
Ал потрепал его по холке и благодарно коснулся плеча Паскома.
- Идите, разбойники! - отмахнулся целитель. - Идите с глаз долой!
Но взгляд его был отнюдь не сердитым, как и все лицо смуглое, замечательно круглое, почти без морщин. Раскосые черные глаза смотрели с лукавством, и потому не верилось, что этому человеку может быть более полутысячи лет. И черные волосы, и забавная жиденькая бородка... Наверное, истинные мудрецы и должны быть именно такими...
Дома волк доковылял до своего коврика, споткнулся и с утомленным ворчанием, глухо стукнув о пол суставами, улегся, чтобы перевести дух.
Между тем Ал, думая о чем-то своем, ногой поправил завернувшийся край подстилки, ушел на кухню, налил в керамическую миску воды и вернулся, чтобы напоить пса. Нат уже дремал, завалившись на бок и вытянув на полкомнаты длинные лапы с проступавшими под светло-серебристой шкурой сухожилиями.
Астрофизик присел возле него и приложил руку к его широкому круглому лбу. Нат прянул ухом и вздохнул, но глаз не открыл.
Ал оглянулся и кашлянул. Никто не слышит - можно и поговорить. Эх, псина, способен бы ты был еще понимать...
- Больно тебе, старик? Вижу... Кто же тебя гонит драться со здешними... как их называют... собаками... Не обращал бы ты на них внимания, Натаути... Они ведь убогонькие, Природа и люди над ними вон как посмеялись - не то волки, не то крысы... - Ал усмехнулся: слышал бы его сейчас Тессетен - вот бы повеселился! Совсем, сказал бы, братишка-Ал округлость мозга потерял да все извилины выпрямил: уже с волком задушевные беседы ведет. Но почему-то астрофизику казалось, что Нат не только внимательно слушает, но и что-то там накручивает в своем песьем умишке. Зря ты так, Натаути, впустую растрачиваешь свою силу. Бросил бы ты воевать, нашел подружку... Тебе ведь уже годочков, как твоему отцу, когда... - он усмехнулся, опустил голову и потряс лапу Ната. - Когда в пятнадцать лет меня угораздило сорваться с забора и даже Паском не был уверен, сможет ли меня поднять... И папаша твой то ли от старости, то ли от тоски, что его не пускают ко мне в кулапторий, помер прямо под дверью... Говорят, лежал, как живой, будто вынюхивал, не подойдет ли кто, не откроет ли... Твоя мамка тогда же в доме Сетена ощенилась... Ты, наверное, и помнить не можешь, как он тебя, слепого, мне в палату принес... ты бе-е-елый-белый был, белоснежный и пушистый... - Ал коснулся ладонью его седой шерсти, значительно поредевшей после частых боев, - не то, что теперь... А я пришел в себя только когда Сетен мне тебя под мышку сунул. Ты на ладони тогда помещался целиком, и даже для второго такого же место оставалось... и все тыкался носом - щекотно так. И, прямо как сейчас, ни звука не издавал... что ж с тобой теперь-то делать? Страшновато мне, старичок, совсем без тебя остаться. Тебе, приятель, и самому скоро пятнадцать стукнет, а ваш, волчий, век короток, увы... Паском утверждает, что ты - это и есть твой отец, что и один из твоих щенков, если доведется, сможет стать твоим новым, молодым, телом... А тебе бы все трепать да валять здешних "красоток"... Не все же они так неказисты, некоторые...