- Спутник мой, нас ждет множество испытаний... Путь в Дуат лежит через священное место Ростау. Он труден и насыщен большим числом истинных и ложных знамений и чудес... Отличить правду от обмана, подлинное от подделки, источник жизни от миража - готов ли ты к тому, мой будущий спутник? Ибо, уверяю тебя, я готов пройти и пройду его вместе с тобой, если сердце твое утвердилось...
Будущий царь кивнул. Ведь если не начать, то никогда не полетишь и не узнаешь, что это такое...
- Есть две дороги, Попутчик, - шептал далее священник: одна - по воде, другая - по суше. Между ними - море огня. Что выберешь ты?
- По воде, - дрожа от нетерпения, едва слышно ответил юноша.
- Великий царь избрал воду! - провозгласил жрец и раскинул руки, призывая помощь богов.
Лодка плавно и стремительно сорвалась с места. И вот вокруг них - одни звезды. Извилистый водный путь состоит из звезд. Юный фараон ждал в немом восхищении, и Попутчик воскликнул:
- "О, Осирис! Есть некто, просящий разрешения узреть тебя в том виде, который ты приобрел. Это сын твой просит. Это Гор просит, твой любящий сын!.."
Юноша впервые вспомнил своего "ка", "куарт". Все стало проясняться, растерянности больше не было. Отныне Попутчику предстоит лишь наблюдать за последовательностью ритуала. Скоро, скоро молодой фараон приобщится к мудрости своих великих предков!
Небо разошлось на четыре части, все больше открывая над лодкой свод черного неба Вселенной, сквозь который лился нестерпимый белый свет. Но фараон даже не зажмурился:
- "Я пришел к тебе, отец мой! Я пришел к тебе, Осирис!
- Пробудись для Гора, воодушевись! Врата Дуата открыты для тебя!"*** - подхватил Попутчик.
*** Все цитаты взяты из перевода "Шат Энт Ам Дуат"
Сияние исходило от трех звезд - Ал-Нитак, Ал-Нилам и Минтака - и оно ослепляло Помощника. Оно ослепило бы всех, но только не мальчика, широко открытыми глазами взиравшего в небеса...
Слегка встряхнув сына за плечо, Зинаида Петровна заглянула в его лицо:
- Владичка!
Он моргнул и сменил положение слегка затекшего тела. Удобное глубокое кресло чересчур расслабляло; для человека, который в течение дня едва ли удосуживался посидеть хотя бы пять минут, такой комфорт был пагубным излишеством, и мозг его непременно сразу же отключался, переходя в полусомнамбулическую фазу работы. Увидев перед собой мать, Ромальцев не сразу понял, где находится. Так бывает, если просыпаешься в чужом месте. С Владом так было всегда...
- Иди ложись, сыночка. Ты уже спишь с открытыми глазами!
Доли секунды хватило на то, чтобы осознать свое местоположение. Он взглянул на часы, затем - вновь на экран телевизора. Там шел вечерний выпуск "Новостей". Леша напряженно следил за сюжетом из Чечни; лицо его было жестким, но он не уходил. Зинаида Петровна много раз спрашивала себя, зачем этот ребенок терзает себя таким зрелищем, и не находила ответа. На этих кадрах показывали то, что осталось от его родного города; телерепортеры называли его "городом-призраком"... Ромальцевой было трудно представить, как она пережила бы такое, случись война в ее Ставрополе, из которого она уехала еще студенткой. А быть может, и не переживала бы, ведь прошло уже больше тридцати пяти лет. Пока не потеряешь - не оценишь, таков закон. Пока не потеряешь - не оценишь...
Карта Ичкерии - кружочки, стрелки, названия, комментарии...
И чужой, не Владичкин, голос с его стороны:
- Пацаном я сильно злился, когда в прогнозе погоды упоминали чужие города и всегда забывали про наш Грозный... Я часто повторял: "Мы тоже прославимся, о нас будут говорить по телевизору!"...
Зинаида Петровна невольно вздрогнула, не понимая, откуда взялся посторонний.
- Не всегда хорошо, когда сбываются детские мечты... договорил Влад. Легкий, едва заметный акцент, рубленые, необычные слоги в его фразах сгладились. Исчезла и зеленоватая поволока на глазах, и румянец с полноватого розовощекого лица... И само лицо словно осунулось, воспроизводя черты Владислава, каким он был всегда.
Очевидный контраст привлек не мысль о том, что в сыне проступило лицо постороннего. Ромальцеву это интересовало во вторую или даже в третью очередь. Больше ее ужаснуло то, каким мог бы быть Владичка и каким был - тощий, все скулы пообтянуло! Еще бы: святым духом питается... Хорошо хоть Леша теперь у нее есть...
- Загонишь ты себя в гроб со своей работой! - сказала она только.
Влад пусто посмотрел на нее и поднялся:
- Пожалуй, нужно ложиться...
- Да уж не мешало бы тебе!
Он бесшумно удалился в свою комнату, где сел на подоконник и поднял лицо к небу:
- Нелегко быть Попутчиком, верно? - тихо спросил он сам себя и сам себе ответил: - Верно, Учитель...
Марк подошел к сидящему на вершине детской горки Саше. Мальчик не заметил его, потому что следил за парящими высоко в небе двумя орланами и думал о том, какой он маленький и беспомощный по сравнению с этим огромным небом. И еще - что когда-нибудь он умрет. Это не может быть правдой, конечно, ну а вдруг?.. Ему было и страшно, и приятно пытать себя странными мыслями. Саша был как-то на похоронах и видел, как продолговатый красный ящик опускали в землю и закидывали землей. Комки светло-коричневой глины с глухим стуком обрушивались в яму, а потом на ее месте вырос аккуратный холмик. Гробовщики работали споро, на зависть споро... Неужели и его когда-нибудь вот так же?.. Стра-а-ашно... Там же темно, холодно. Там нет мамы. Ведь автобус, на котором они все приезжали на кладбище, уехал, и возле свежего холмика не осталось никого... Только страшные венки из искусственных листьев, оплетенные тонкими черными ленточками, да букеты цветов. Интересно, почему цветы дарят и живым, и мертвым? Зачем мертвым цветы? Они ведь их все равно не увидят...
- Маленький, маленький Кор! Что за мысли обуревают тебя в неполных четыре года?.. - послышался сбоку насмешливый голос. Саша вздрогнул.
Положив локоть возле его колена, на отполированную шустрыми попками многих ребятишек сталь "горки", по правую руку от него стоял вчерашний дядя, папа мальчика, у которого не все в порядке с глазами.
- Ты ведь давно прошел этап, когда твой народ с самого рождения думал только об этом, только о пути в Дуат... Помнится, ты вышел из младенчества. Пора забыть о периоде Хор-са-Исет, мой маленький племянник, - продолжал Марк.