- Только что. Он что-то сказал мне на ухо, и даже не заикался! Что ты сказал, Сашкин?!
Мне стало стыдно, щекам - горячо, и я спрятался у мамы на груди, пахшей одуванчиками.
Дома мы все-таки ходили к тете-врачу, и она долго что-то объясняла маме - непонятно, как все взрослые. Помню только, что она сказала, что для мальчика, заговорившего так рано, как я, такие... (тут было незнакомое и некрасивое слово) - нормальное явление. Что такое "явление", я не знал. Наверное, что-то нехорошее, но такое, что бывает у всех, а раз это бывает у всех, то я перестал бояться. Когда мама рассказала папе о том, как мы съездили в больницу, он удивился:
- Шурик?! Холерический темперамент?! Ха-ха, ладонька! Дура твоя врачиха! Спокойней нашего Шурика детей не бывает!
Пока они спорили, я забрался на подоконник и стал смотреть на чаек - они так интересно парили среди облаков, одни выше, другие ниже. Те, что выше, были совсем крошечными, я их почти не различал. И мне хотелось к тем, что выше. В груди что-то тянуло. Там было так высоко, небо было таким синим, что я хотел бы превратиться в чайку и подняться туда, где меня не было бы видно с земли. И тогда я подумал: а что если звезды - как чайки? Одни ниже, и поэтому их видно лучше?.. Няня Люда прочитала мне книжку про космонавтов, и я захотел вырасти, стать космонавтом и улететь к дальним-дальним звездам, к тем, которых вообще не видно.
И все-таки интересно, почему папа с мамой всегда так заняты? Мне скучно без них, дни тянутся долго, особенно вечером, когда я просыпаюсь и жду их возвращения. Сначала я спрашивал няню Люду, а потом сам научился узнавать время по часам со стрелками. Когда короткая и толстая показывала на загогулину, которая почему-то называется "цифра восемь", а длинная и худая... ой, тонкая - на другую загогулину, "три", это означало, что вот-вот приедет мама или папа. Или вместе. Если они не приезжали, мне было грустно. Я не мог слушать сказки, в животе тоскливо урчало, и я боялся, что с ними что-то случилось. Так всегда говорила соседка: "Как бы чего не случилось!" Она приходила позвонить от нас и удивлялась, что папы с мамой в такое позднее время не бывает дома.
- А вы бы им позвонили! - советовала она няне Люде.
- Да неудобно.
Тогда соседка говорила "как бы чего не случилось" и уходила. А я сидел на своем стульчике, трогал пальцами края сидения и думал: "Как бы чего не случилось!" Но мама и папа всегда приезжали. А еще, я помню, этой зимой был праздник, и мы наряжали елку. Елка мне понравилась, но еще больше мне понравилось, что мы были все вместе - и мама, и папа, и я. А потом, на другой день, приехали няня Люда и тетя Рита в Левой, но и тогда мама с папой никуда не ушли. Был бы этот праздник почаще... Мама сказала - только один раз в год. А ведь год - он та-а-акой дли-и-и-инный!.. Просто бесконечный... Наверное, я никогда не дождусь, чтобы быть вместе..."
Николай взглянул на часы. Зря, конечно, Рената отказалась, чтобы он ее подвез. Странная она все-таки, по-прежнему странная. За все восемь лет знакомства он так и не понял ее. "Сезам, откройся!" Иногда это раздражает. Хочешь, как лучше, а она - по-своему... И что ей нужно? Все уладилось, все забылось... Время стирает всё - и хорошее, и плохое. Но что-то не так, Гроссман физически ощущал: что-то не так. Разум не мог понять, чувства атрофировались от перегрузок, оголенные нервы уже не искрили - короткое замыкание. А ответ был где-то близко, рядом, может быть, протяни руку да возьми...
Завтра... Ах, да! Завтра нужно будет заехать вот в эту фирму со странным названием "Бенну", поговорить с менеджером насчет оборудования. Ох уж эта Маргарита с ее идеями! И ведь знает, что Николаю только направление дать, а там уж он и сам не остановится. И захочет - не остановится. Хорошо, что "Бенну" в центре: время дорого, плутать по городу в поисках некогда...
Автоматически Николай свернул к супермаркету. О чем там просила Людмилка? А, ветчина! Понял. Сегодня у нее праздник во всех смыслах: во-первых, день рождения одной из сестер (у них многодетная семья), а во-вторых, он вернется раньше обычного и отпустит ее. Хорошая девчонка - никогда ничего не клянчит. И молодец. И умница. Неприхотливым всегда лучше. Такая не пропадет. И принц для нее найдется, если она того захочет, хоть и далеко не красавица. Бессменная няня Шурика, с одиннадцатимесячного возраста пестует пацана, как родного. И даже лучше.
Кассирша выбила чек и назвала сумму. Не отвлекаясь от своих мыслей, Ник отдал деньги и спрятал пакеты, составленные в металлическую сетку.
Людмила - значит "людям милая". Вот и пусть сегодня погуляет по-человечески, отдохнет.
Едва Гроссман сел за руль, запиликал "сотовый". Он с удивлением услышал голос няни - она никогда не звонила ему, тем более, на "мобильник".
- Николай, вы знаете, с Сашулей что-то не так...
- В смысле?! - (ну вот, расслабился, сглазил, шайтан побери!).
- В смысле - у него жар и рвота... Я вызвала "скорую", но их до сих пор нет. Я не знаю, что делать...
- Я уже еду. Вы там только не психуйте, Люда, не пугайте его...
Няня встретила его с несказанным облегчением:
- А то я вся как на иголках...
- Что, до сих пор не приехали? - не разуваясь, Николай бросился в детскую.
- Тише, он уснул! - шепнула ему вдогонку Люда.
Шурик спал, раскинувшись на своем диванчике. Щеки его были пунцовыми, на лбу блестели капельки пота. Гроссман перевел дух: хотя бы жар спал, и то слава богу.
- А Рената? - понижая голос, обратился он к няне.
- Я позвонила в ателье, но никто не брал трубку... Сегодня ведь пятница...
- Так я и знал... - проворчал Ник и стал на колени на паркет возле диванчика.
От испарины волосы мальчика казались еще темнее. С возрастом их цвет, как и черты лица, все больше менялся. Шурик уже не был золотисто-рыженьким одуванчиком, как в младенчестве. Волосы его после года стали светло-каштановыми, а теперь и "позолота" сменялась пепельным оттенком. Личико, некогда бывшее маминой копией, теперь повзрослело: уже никто, как раньше, не называл его "девочкой". В глубине души Гроссман испытывал тайное удовлетворение, когда люди замечали, что Шурик похож на него: действительно, мимика, улыбка, блеск глаз были его, Николая. И только сами глаза - темно-серые, непрозрачные, наблюдающие. Они как будто впитывали в себя весь мир и ничего не отдавали взамен. И кожа - бархатистая, нежная настолько, что были видны сосудики, мраморная. Такой румянец во всю щеку, как сейчас - редкость для него. Воистину, это могло напугать и не только заботливую няню.