- И все-таки, - хозяйка поднялась, - где Сашкин? Обычно стоит двери щелкнуть - он летит встречать. Сынуля! Ты где? она направилась по коридору к детской.
Саша сидел и сосредоточенно играл, не замечая ничего вокруг. Пирамиды, выстроенные три дня назад, до сих пор не претерпели никаких изменений и не обновлялись. Что-то шепча под нос, мальчик водил чем-то черным по полу, как бы заставляя это "что-то" прогуливаться между постройками.
Рената из любопытства прислушалась, что он там бормочет, и похолодела:
- ...Будь он проклят! - говорил Сашкин, как бы озвучивая тем самым темный предмет. - Я навеки отделил его душу от разума. Будь он проклят!..
Само по себе сказанное не соответствовало речам ребенка, не достигшего четырехлетнего возраста. Но, кроме того, Ренату сковало такое знакомое ощущение "дежа вю", якобы ложной памяти, от которого изо всех сил отбивался измученный рассудок.
Другой рукой мальчик держал маленькую фарфоровую куколку из набора, подаренного Маргаритой на их новоселье. Сделав резкое движение, Саша "заставил" куколку взбежать на вершину самой большой пирамиды. Темная игрушка в правой руке "последовала" за нею.
- Тогда пусть так! Негромко воскликнул он за куколку и отпустил ее. Пощелкивая, куколка покатилась по ступенькам пирамиды. Рев темной фигурки получился у малыша особенно достоверно.
Рената закрыла рот ладонью и отскочила в коридор, толкнув спиной Люду.
- Что случилось? - спросила та, видя полубезумные глаза хозяйки. Саша вздрогнул и оглянулся. Ренату трясло.
- О, боже! Что за игры?! - она посмотрела на Люду: - Давно он у тебя так играет?!
Та пожала плечами и смутилась:
- Я ни разу не замечала, чтоб он так играл... Сашулька, покажи, что у тебя в руке...
Мальчик встал с колен и спрятал игрушку за спину. Рената решительно подошла к нему и насильно разжала его пальцы. В ладонь ей упала маленькая, искусно вырезанная из черного камня с коричневатыми прожилками фигурка дракончика. Вещь походила на старинную и тем не менее определить по стилизации, к какому времени и чьей культуре она принадлежала, Рената вот так, с ходу, не смогла.
- Откуда это у тебя?
Саша опустил глаза и упрямо поджал губы.
- Я спрашиваю: где ты это взял? - настойчиво повторила Рената.
- Нашел.
- Нашел?! Где?! Посмотри на меня! Где нашел?
Мальчик отводил взгляд. Возьми себя в руки, Рената! Не пугай его понапрасну. Если у него характер его настоящего отца, то хоть в лепешку разбейся, а насилием ничего из него не выудишь.
Рената присела на корточки и, смягчившись, положила руку на его макушку.
- Сашкин, Сашкин... Ты пойми: я напугалась. Дети так не играют. Ты увидел это по телевизору?
Саша пожал плечами.
- Где ты нашел этого дракончика? Ну, пожалуйста, сынулечка, скажи: где?
- В песочнице, - и он дерзко отобрал фигурку. - Это мое!
- А вдруг у этой игрушки есть хозяин? Вдруг он плачет, что потерял ее, а дома его за это ругают? Ты не спрашивал, кто мог ее обронить в песок?
- Это моё.
- Почему тогда ты так играл? Мы не учили тебя быть таким жестоким. Это плохо. Люда! Ты разрешаешь ему смотреть такие фильмы?
- Упаси бог! Да и вообще, Рената Александровна, мы по такой теплыни только на улице и гуляем, домой покушать приходим - и снова на прогулку. Какие уж тут телевизоры?
- Боже мой! - Рената обняла сына. - Не играй так больше, Сашкин! Хорошо, мой маленький? Пожалуйста! Обещаешь?
Он снова опустил глаза и кивнул, намертво вцепившись в своего дракончика.
Николай приехал поздно, когда Саша уже спал, а Люда уехала домой. Рената рассказала ему о происшедшем, стараясь не говорить о своих ощущениях, которые материалист-Гроссман все равно в лучшем случае просто проигнорировал бы. Она надеялась, что муж успокоит её, скажет, что это глупые бабьи предрассудки (о, как ей хотелось бы, чтобы в данном случае он произнес эту ненавистную фразу!), что она сгущает краски и прочее. Но Ник помрачнел, схватился за сигарету и ушел на лоджию. Кому, как не Ренате, было лучше знать, что это означало... Она не пошла за ним, чтобы не мешать ему думать.
Гроссман долго отмалчивался и потом. Рената не стерпела и спросила, какие мысли он имеет по этому поводу. И тогда Николай сказал такое, от чего по спине у нее побежали мурашки:
- Это то, чего я боялся...
- Что? Что - это? - губы ее предательски задрожали.
- Я никогда не говорил тебе этого, потому что был уверен, что на аборт ты все равно не согласишься...
- Да что ты несешь, Гроссман?! - тут же разъярилась Рената и вскочила с кресла.
- Пойми правильно, - он удержал ее на расстоянии вытянутой руки. - Я люблю Шурика не меньше твоего, так что ревность и прочая фигня тут не при чем...
- А что тогда "при чем"?! - она сощурила метавшие молнии зеленовато-янтарные глаза.
- То, что когда ты была беременна, на твою долю перепало столько всякой дряни, что и не всякая обычная, здоровая, вынесет, не повредившись-таки в рассудке... - он повертел длинным пальцем вокруг головы. - Вот я и боялся, что это пагубно отразится на нем...
- Гроссман, ты рехнулся! - Рената оттолкнула его руку и с размаху шлепнула Ника по плечу. - Ты совсем рехнулся, слышишь?! Сашкин и родился, и все это время был абсолютно здоровым! Ты понял?!
- Да? - он скептически скривил лицо. - А все эти его порывы "полетать", а немота в два года, а дурацкие сны, которым он не просто верит, а считает их гораздо более реальными?! По-твоему, дети так себя ведут?!
- Заткнись! - Рената в бешенстве снова замахнулась на него, метя уже в лицо, но Гроссман перехватил ее кисть и сдавил; ей было больно, даже зрачки расширились, но она даже не вскрикнула и пнула его по ноге. Тогда Ник скрутил ей руки и прижал к стене. Она извивалась, извивалась, а потом, видя, что он все равно сильнее, перевела дыхание, чтобы выкрикнуть: - Не смей так говорить или убирайся на все четыре стороны, сволочь!
- На все четыре? - в этот раз и его глаза потемнели, сверкнули, метнули молнию.
- Да! Да! Мразь последняя! Ты лжешь, что не ревнуешь и что любишь моего сына!
- Ах, только твоего? Спа-а-асибо тебе, ладонька, спасибо...
- Ты бешено ревнуешь и вымещаешь все это на Сашке, потому что иначе ничего не можешь сделать! Да, я рада, что он не твой, что он никогда не будет похожим на тебя, понял, ты?!