С. Виноградов. Аккорды жизни. Уральская жизнь. Екатеринбург, 1917. № 79. 14 апреля.
Оценила публика и оригинальное хоровое чтение песен, стихов В. Каменского, исполненное им совместно с г-жой Бучинской и г. Гольцшмидтом.
Лекция последнего — «Солнечная литургия здоровью» — горячий призыв возвращения к природе, к естественности, провозглашение непримиримой борьбы с предрассудками, условностью в личной жизни каждого — носила более практический, деловой характер и во многом заставляла считаться с выставленными в ней положениями необходимости реформы в одежде, питании, привычках культурных людей.
С. Виноградов. Лекция-вечер футуристов. Уральская жизнь. Екатеринбург, 1917. № 85. 22 апреля.
Жажда тесного объединения новых поэтов, художников выросла до пределов необходимости немедленной организации клуба-эстрады, где мы могли бы постоянно встречаться и демонстрировать произведения в обстановке товарищеского сборища. Кстати, мы имели в виду и гостей с улицы. С этой целью я с Гольцшмидтом отыскали на Тверской, в Настасьинском переулке, помещение бывшей прачечной и основали там первое «Кафе поэтов».
В. Каменский. Путь энтузиаста. М., 1931.
Для того чтобы посмотреть и послушать футуристов, надо заплатить за вход 3 рубля.
И ходят, и смотрят, и слушают, потому что теперь все равно денег девать некуда.
Народу собирается много. Шумно, душно, накурено. На возвышении сидят «четыре кита» футуризма: Маяковский, Каменский, Гольцшмидт и Бурлюк. Они «занимают публику».
Выступают очень странные «футуристы». Вот один — с напудренным лицом, подведенными глазами и даже с «мушками» на щеках. Другой — тоже «наштукатуренный» в лиловой рубашке с открытой шеей. <…>
Время от времени кто-нибудь из футуристов объявляет свой «бенефис», и по случаю такого «торжества» входная плата повышается уже до 5 рублей.
Р. Меч <Р. Менделевич>. Кафе поэтов. Московский листок. 1917. № 273. 16 декабря.
Ну, или там, помню, Гольцшмидт. <…> Красивое лицо греческого, понимаете… как скульптуры вот греческие: аполлоновский профиль, курчавая головка, небольшой лоб стройный, — вот как греческая, понимаете. На нем полудамская кофта с квадратным вырезом, с оторочкой, и <…> на цепи какой-то медальон. <…> Большой, порядочный медальон, он был в таком духе, как сейчас девушки вот носят модные. Там, в Настасьинском переулке, его выступления были беспомощны. Я его помню, если отклониться, когда этот Гольцшмидт вывешивал афиши по всей Москве — объявлял конференцию девушек. Он выступал в Политехническом музее вот перед девушками, пленяя их своей красотой, и плел всякую ерунду. Он брал на себя миссию, вообще, объяснить, как жить нужно, как укреплять тело и так далее. Он говорил, например: «Как вы спите, девушки? Ведь самая естественная поза для человека — это поза нерожденного ребенка: он держится в чреве матери скорчившись, и его ручки положены между приподнятых коленочек». Ну, Гольцшмидт, конечно, — это фигура проходящая. Рассказывали о том, что он раньше разбивал о свою голову такие дюймовые доски…
Д. Егоров. <Устные мемуары>. Собрание фонодокументов им. В. Д. Дувакина, ед. хр. 61.
Зимой 1917 года, не помню точно числа и месяца, на московских улицах появились маленькие красные афиши, гласившие, что в Настасьинском переулке в д. № 15 на Тверской открылось «Кафе поэтов», с эстрады которого читаются стихи футуристами Василием Каменским, Владимиром Маяковским, Давидом Бурлюком, футуристом жизни Владимиром Гольцшмидтом и их молодыми друзьями, устраиваются диспуты, лекции и проч. Афиши эти читались и перечитывались, вызывая много толков среди московских обывателей. Говорили о «кафе футуристов» или, как его окрестили в прессе, «Кафе четырех Бурлюков из Настасьинского переулка», что только не лень. Принимавшие фантастические размеры толки, самого скандального свойства, частью были основаны на недавней правдоподобной легенде о лекциях футуристов, с обругиванием публики и выплескиванием на нее остатков чая с эстрады, на толках о шествии футуристов с раскрашенными физиономиями, а главным же образом на ежедневном лицезрении с 12 до 3 дня богатырской фигуры «футуриста жизни», самого директора кафе Владимира Гольцшмидта прогуливающегося по Кузнецкому, в открытой парчовой рубашечке, декольте и куртомажнэ, в браслетах и медальонах, с обсыпанной золотистой пудрой частью кудрявой головы, то одинокого и мечтательного, то окруженного последователями, одетыми в не менее оригинальные костюмы. Толки эти поддерживались и листовыми афишами с портретом «русского иога», все того же самого Владимира Гольцшмидта, анонсировавшими о лекциях «футуриста жизни», на которых последний учил опрощению, давал ответы на все вопросы публики и, наконец, «во имя солнечных радостей» разбивал чуть ли не пятисантиметровые сосновые доски, о свою же собственную позолоченную голову (сему высокопоучительному зрелищу я был свидетелем лично).