Великая мне в свидетели, ибо она ведает мысли и чувства верной слуги своей, если бы эта жизнь была моей первой - я бы, возможно, впала в уныние или даже ярость, что для Посланницы невозможно, как для человека отрастить драконьи крылья. Но, это не первая моя грань, не первая подобная судьба, поэтому я смотрела на происходящее, едва сдерживая ироничную гримаску.
К вечеру в пару ближайших кабачков, входы в которые были в поле моего зрения, стали стекаться пахари, пастухи и воины, свободные от службы. А ближе к полуночи я стала свидетелем интересной картины: два здоровых мужчины, из людей, здорово отходили более щуплого мужичка. Что именно кузнец и его подмастерье не поделили с этим типом - я упустила. Зато когда побитый все-таки не без труда поднялся на ноги, то увидел меня. Насколько я знала, по местным законам нет преступления в том, чтобы избить приговоренного. Настроение у щуплого требовало подъема - и под его ногу попалась я.
В общем, сейчас мое лицо мало чем походило на ту милую мордашку, которая так волновала мое трепетное сердце в самом начале этой истории. Половина лица онемела и отекла, почти потеряв чувствительность. Один глаз закрылся намертво, а от зрачка, при любой попытке пошевелить им, в затылок отходила стрела ноющей боли.
Глава 5. ч-II (10.02)
Глава 5. Ч-II
Не прошло и часа, как меня начала бить лихорадка. Жар, нарастающей волной, уничтожил холод во всем теле. Пульсирующая боль в висках, подступающая тошнота. Меня несколько раз вырвало. В какой момент меня накрыл бред? Не знаю, просто как-то незаметно боль сменилась видениями из далекого прошлого. Лики моих прошлых тел сменяли друг друга в едином потоке образов. Я помнила многие из этих миров, помнила людей, помнила привязанности и горести, которые прошли со мной через все эти жизни...
Вот...
Образ маленькой девочки в одной из подворотен столицы. Вывернутая голова, разбитый, открытый в немом крике рот, распахнутые глаза. Я помнила, что когда констебль привез меня в эту подворотню для опознания, начался дождь. Пара капель упала на ресницы сестры, скатились по остекленевшему глазу, с расширенным зрачком и выкатились из уголка, по маленькой едва заметной морщинке-лучику. Она любила улыбаться, мне казалось, что она только и умела, что улыбаться. Смеялась так часто и с чувством, что морщинки-лучики у глаз появились даже на молодом лице, и не пропадали, даже от слез или усталости. Эта молодая девушка, которой от матери достались большие выразительные глаза, просто не могла грустить, не могла впасть в уныние. И ее судьба закончилась в грязной подворотне, недалеко от проходной завода магических линз, где она работала. Разведенные в стороны ноги, разорванные и задранные до пояса юбки открывали полную картину того, что с ней сделали. Позже я, конечно, узнала, что сестру не только изнасиловали, что в том мире было почти нормой, а завершили игры ножом. Мне даже сложно представить степень уродства души, когда в голову душегубу приходит не порезать жертву, а использовать лезвие, как мужской орган. Правда, сложно представить сейчас, а тогда я прекрасно повторила опыт второго сына нашего отчима, от четвертой супруги. Парень много лет хотел сестру моего тогдашнего тела в куртизанки, но она отказывала. И сыночку-сучонку это надоело.
Я тогда, в очередной раз нарушила свою же клятву - не убивать. Я убила подонков с удовольствием, а тогда просто стояла, смотрела на то, что осталось от моей сестры и поражалось тому с каким искренним интересом дознаватели изучают ее лоно, стараясь сосчитать количество ударов. Их не смущала толпа зевак, не смущала и я.
Момент гибели того мира я ощутила, уже будучи в другом теле и далеко от той жизни, но все равно насладилась почти так же сильно, как и мужчиной, будучи нимфой. Экстаз от уничтожения целой реальности, именно этой реальности был почти физическим, почти самым лучшим из моих оргазмов.
Месть. Месть это то, что непозволительно Посланницам, и не позволительно мне, как одной из самых опытных из них. Мы свидетели боли и нарушения Закона, мы сборщики, мы зрители, мы не оцениваем и не судим. Но, тогда... тогда я насладилась гибелью их всех! А после провела больше двух веков в одном из Чистилищ Великой. Я стала «чернеющей», а попросту говоря, злой, слишком эмоциональной. Не страстной (это нам всегда позволялось во всех мирах), а именно эмоциональной. А эмоции, которые не контролируют Посланницы во многом более опасны, чем Божественный гнев отдельного мирка и маленькой реальности. Ведь для нас нет стен междумирья, нет и троп оного. По сути, если мы захотим, действительно захотим, то стереть, смять, уничтожить большую часть веера миров - легко и просто.