Казалось бы, что еще нужно, чтобы добить ослабленную женскую особь? Вот и я думаю, что ничего. Но моему карателю показалось, что этого мало. Поэтому он поднимается на ноги и бьет правой ногой в живот. Я бы рада заорать в этот момент. Очень хочется дать боли внутри хоть какой-то выход, но крик застревает в горле. Не могу понять, что в момент удара заболело больше: область собственного брюха, куда пришелся мысок старого сапога или спина, которая в момент удара хорошо приложилась о все ту же стену.
Вы мне не поверите, да и я сама себе бы не поверила, но удар в живот проясняет сознание, не сильно, но достаточно сносно, чтобы начать мыслить и оценивать обстановку. Клин клином вышибают. Высокий оттаскивает от меня своего мастера, объясняя ему, что тот может просто меня сейчас убить. Толстяк в ярости тянет мои волосы за собой, ну а я за волосами. Рывок такой силы, что я понимаю, если не сделаю хоть что-то, то просто останусь без скальпа. Поэтому в тот момент, когда его пальцы должны уже рвануть меня на себя, я сама, со всей силой, на какую способна, подаюсь вперед, чтобы выиграть себе хоть несколько сантиметров.
Слышу, как где-то сзади от меня хрустит плечо. При рывке вывернула себе руку, но боли нет, совершенно никакой. Просто хруст, больше похожий на несколько щелчков, он мне хорошо знаком, поэтому знаю, что левому плечу передал привет белый мягкий зверек, который еще и ест за троих, а потому сильно полный. А мозг, видимо, и так агонизирует, куда ему еще новая порция.
Я в очередной раз убедилась, что у человека есть лимиты. Причем не только на количество боли, но и, по моему мнению, на эмоции и чувства. Когда человек доходит до определенного предела, в голове щелкает предохранитель и дальше включается автопилот. Наступает апатия, откат и полное безразличие к ситуации. Видимо, я умудрилась за сегодня каким-то чудом быстренько перескочить этот рубеж, а дальше тело просто отказалось наращивать чувство боли. Оно было таким же, как и до треска в плече.
Высокий оттащил своего мастера от меня и убедительно доказал ему, что меня убивать нельзя. Тот рвался ко мне. Я же смотрела на него с ужасом и робкой надеждой. Сейчас мне нужно не так много, чтобы прекратить свое существование в этом теле, и это нисколько не печалило, а как раз наоборот. Я уже была в том состоянии, когда не слишком волнуют цели.
Высокий буквально вытолкал толстяка из моей камеры, и я осталась одна. Боль накрыла с новой силой. Я облегченно выдохнула и попыталась устроиться поудобнее на своем ложе. Несколько минут ушло на медленное шуршание, но мне все-таки удалось устроиться так, чтобы и ноги, и спина болели как можно меньше. Я даже попыталась улыбнуться, хотя и плохо вышло. Сегодня эти двое не стали переходить ко второму акту нашего, уже кажется, вечного театра, чему я очень рада, и даже счастлива, если здесь можно быть счастливой.
Мне с трудом удалось положить голову на собственный локоть, и только тут я поняла, что они не стали затягивать цепь кандалов, чтобы руки были постоянно подняты, как это было вчера, а оставили цепь достаточно длинной, чтобы можно было лечь как угодно на лежанке, за всеми событиями я даже не поняла, какой подарок мне преподнесли. От наслаждения даже скатилась маленькая слеза. Я точно счастлива. Никогда не могла подумать, что возможность просто лечь, как хочется, может стать самым приятным, важным и нужным даром. Но все познается на личном опыте, теперь я знала и такую сторону жизни в человеческом теле.
Я уставилась на язычки золотого пламени факела, который, видимо, просто забыли. Когда-то давно и уже не помню от кого, я услышала интересную мысль: "Вечно можно смотреть на то, как течет вода, на то, как кто-то работает, и на то, как горит огонь". Действительно, пламя завораживало, успокаивало и вводило в некий легкий транс. Я не стала ему сопротивляться. Зачем, если в реальности у тебя только холод и боль?