– А вас, – повернулся к экономке следователь, – я тоже жду, но только в два часа.
В коридоре сыщики посторонились, пропуская полицейских с носилками вперед.
– Странное убийство в закрытой комнате, – сказал молодой человек, когда они вышли на улицу. – Может, из кабинета есть потайной ход? Да, а почему вы не допросили их на месте, по горячим следам, а вызвали в полицию?
– Ну, здесь они бы не стали отвечать так правдиво, как там. Пройдя мимо стоящего в дверях вооруженного полицейского, человек начинает понимать, что полиция – серьезное заведение и отсюда можно и не выйти, если правдиво не отвечать на все вопросы.
– Может, на машине?
Гутманис отрицательно покачал головой и пошел, помахивая зонтиком.
Ивар Блумс улыбнулся, хлопнула дверца, и автомобиль, окутавшись дымом, сорвался с места.
В коридоре полиции, по которому постоянно сновали посетители, слуги господина Яншевского явно чувствовали себя не в своей тарелке. Кухарка и горничная в лучших своих нарядах примостились на краешке стоящей у стены скамейки. При появлении каждого полицейского в форме они зачем-то вскакивали и садились только тогда, когда он проходил. Дворник в черном пиджаке с очень короткими рукавами, из которых торчали его огромные ручищи, без конца крутился на табурете. Он никак не мог найти себе места, возможно, все еще находясь над впечатлением своего кратковременного ареста.
Круглые часы на стене пробили двенадцать.
Дверь открылась, и в коридор вышел следователь.
Слуги встали.
– Все здесь? – спросил он и показал на горничную. – Вот вы, заходите.
Девушка кивнула, оглянулась на скамью, на которой только что сидела, как бы ища у нее поддержки или проверяя, не оставила ли чего, и прошла вслед за полицейским в кабинет.
– Садитесь.
Девушка пристроилась на краешке ступа, а комиссар подошел к окну.
Сидящий за "Ундервудом" молодой человек бросил косой взгляд на слегка прикрытые юбкой коленки.
– Ваша фамилия, имя, отчество, – задал первый вопрос Гутманис.
– Ингрида Мелнарс, дочь Кристапа.
– Вы давно работаете у господина Яншевского?
– Четвертый месяц.
– Это ваше первое место работы?
– Да.
– Вам нравится оно?
– Да. Сейчас вообще трудно найти в городе хорошую работу для молодой девушки из деревни.
– Сколько вам лет?
– Девятнадцать.
– Хозяин склонил вас к сожительству?.. Что вы молчите? – Следователь прекратил разглядывать через зарешеченное окно стоящий у полиции разбитый "Мерседес-Блиц" и повернулся к девушке.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Господин Яншевский говорил, что любит смелых девушек с красивыми ножками и просил меня, чтобы я одевала юбки покороче.
– Он предлагал вам деньги?
– Что вы, я честная девушка! У меня есть жених. Он сказал, что убьет меня и его, если еще ра… – Девушка вдруг осеклась на полуслове. Она, кажется, поняла, что сказала лишнее.
– Кого, его? – спросил, глядя ей в глаза, Гутманис.
– Хо-зя-и-на, – медленно, по слогам, сказала горничная и расплакалась.
– Ну-ну, бросьте разводить здесь мокриц.
– Он ни в чем не виноват, он не убивал господина Яншевского.
– Мы вам верим, но нам все равно нужно знать фамилию вашего жениха и его адрес.
– Я вам больше ничего не скажу, – продолжая всхлипывать замотала головой Ингрида Мелнарс.
– Хорошо, не хотите, не говорите, – легко согласился с ней следователь, но едва она покинула кабинет, он тут же поднял телефонную трубку. – Дежурный? Сейчас от меня вышла девушка. Пошлите кого-нибудь за ней, пусть проследит, куда она пойдет и с кем встретится…
– Все ясно, – Ивар Блумс вытащил из пишущей машинки листок и вложил его в папку. – Убийство совершил жених горничной. Он, наверное, застал как-нибудь ее с хозяином, пригрозил, и вот – сдержал свое обещание. Я думаю, вы зря отпустили эту красотку. Надо было на нее посильнее нажать, и она бы все рассказала.
"Мерседес-Бенц" исчез. На мощеной шведским булыжником проезжей части, где стоял разбитый автомобиль, осталось масляное пятно.
Карл Гутманис отвернулся от окна, внимательно посмотрел на вставляющего в машинку чистый лист бумаги молодого человека и сказал:
– Ивар, вы не могли бы сделать, чтобы она стучала немного потише?
– Нет, здесь ничего не сделаешь, а вот говорят в…
– Ивар, мы не в Америке. Позовите, пожалуйста, дворника.
Вента Калныня, одетая в черный костюм, вышла из особняка взглянула на часы на башне церкви и направилась в сторону первого полицейского участка. Не прошла она и сотни шагов, как ее догнал сухонький старичок.
– Здравствуйте, добрый день. Вы помните меня? Я бывал в гостях у вашего господина. Мы делали с ним кой-какие "гешефты". Я уже слышал об охватившем вас горе и соболезную вам. Так вы вспомнили меня? Я антиквар, вон там, на углу, моя лавочка. Ваш господин просил, чтобы я зашел на днях, он хотел продать мне доспехи, и еще кое-что. Вы знаете, я даже дал часть суммы вперед. Я бедный человек, и…
– Извините. – Экономка приложила руку к груди. – Я очень спешу. Меня вызывают в полицию. У меня совершенно нет времени.
– Хорошо, хорошо, красивая женщина, я зайду к вам завтра. Мне ничего не надо, я только хочу забрать свое. Я бедный человек…
Старик возвратился в свою заставленную старьем антикварную лавочку, опустил жалюзи на окна, закрыл изнутри на огромный засов двери и стал расхаживать взад-вперед, жестикулируя и бормоча что-то себе под нос. Затем он оттащил в сторону стол с ножкой в виде сидящей на дельфине женщины, держащей на голове мраморную столешницу, приподнял несколько половых досок и вытащил массивный, окованный железом сундучок. В нем оказалось несколько кожаных мешочков. Старик развязал их, и, не переставая бормотать, полюбовался блеском золотых червонцев и сиянием драгоценных камней. Под мешочками, на дне сундука, лежали толстые пачки денег. Здесь были и латы, и литы, и английские фунты стерлингов, и австралийские доллары, и немецкие марки, и даже царские пятисотенные кредитные билеты. Старик протянул к ним руку и вдруг, вздрогнув, замер, к чему-то прислушиваясь.
По улице мимо лавочки прошли, весело смеясь, молодые люди, затем, трясясь по булыжной мостовой, проехал автомобиль. Старик посидел еще несколько минут неподвижно прислушиваясь и возне мышей где-то под полом, и начал пересчитывать деньги.
Дворник вышел из кабинета Гутманиса, пригладил волосы, и, дернув головой в сторону двери, сказал кухарке:
– Иди, тебя просят. Я уже все.
– О чем они спрашивают?
– А, – махнул рукой Витолс и пошел к выходу.
На лице служанки появилось заискивающее выражение. Она вытерла зачем-то об юбку руки и медленно приоткрыла дверь.
– Можно?
– Проходите, садитесь.
Кухарка присела на стул и во все глаза уставилась на следователя.
– Ваша фамилия, имя. Кем работаете у господина Яншевского?
– Меня зовут Хельга Озола. Я работаю у господина Яншевского кухаркой уже четырнадцать лет, – раболепно улыбаясь, ответила служанка.
– Говорят, господин Яншевский в последнее время был очень недоволен вашей кухней и еще кое-чем. Он вроде даже собирался уволить вас?
– Кто вам сказал? – Улыбки как не бывало. – Наверное, эта молодая потаскушка? Так пускай она за собой следит и за теми, кто к ней под юбку лазит. А может, вам этот болван сказал? Так его самого хотели выгнать, и вряд ли он после этого нашел бы себе другую работу.
– Почему его хотели выгнать? – спросил Гутманис.
– За пьянку. Как зальет глаза, так и начинает куролесить, а наутро говорит, что ничего не помнит. Зато остальные помнят…
– А почему у вас с господином Яншевским были нелады?
– Почему? – Кухарка исподлобья посмотрела на следователя. – Он же после того, как сошелся с этой ведьмой, ну, миллионщицей значит, просто не знал, к кому бы придраться. Все ему не так.
– К экономке тоже?
– Да, вроде нет.
– Расскажите поподробнее обо всем, что знаете. Вы ведь дольше всех работаете у господина Яншевского. Постарайтесь не опускать никаких подробностей. Вы этим нам очень поможете…