Тело обволокло нежным, ласковым теплом, снимающим напряжение и расслабляющим мышцы. Найл мгновенно заснул, но тем не менее ощутил, как в мозгу появилась точка чистого белого света. Она разрасталась, превращаясь в пятнышко, в круг, захватывая в свою власть сперва голову, потом плечи, грудь, руки – и так до тех пор, пока в белом свете не оказался весь человек. В этом чистом круге не было места грусти и страху, боли и усталости, а потому правитель сладко потянулся, повернулся набок и открыл глаза.
– Ну как? – ласково осведомился Стигмастер.
– Пожалуй, ты был прав, – улыбнулся Найл.
– Тогда прошу к столу, – сделал приглашающий жест старец.
Купол исчез. Найл и Стигмастер, на голове которого появилась маленькая войлочная шапочка, а ряса стала красной, оказались в большой, высокой комнате с лепным потолком, затянутыми нежно-зеленым шелком стенами, наборным паркетом и двумя окнами, задернутыми тяжелыми шторами. В простенке помещалось закрытое бюро с массивными бронзовыми настольными часами, а рядом – дубовый стол с резными ножками, возле которого стояли два стула, обтянутых той же тканью, что и стены. Явным диссонансом в средневековом убранстве выглядел синтезатор пищи, наполовину выпирающий из резных дверей.
Увы, голограмма Стиига не могла подать гостю угощения.
Найл заказал себе тройную порцию фруктового мороженого – синтезатор сразу исчез – и сел за стол.
– Итак, давай разбираться, – начал Стигмастер. – Чего ты, собственно, хочешь?
– Спасти город от гибели... – Странновато было произносить такие слова, сидя за вазочкой с мороженым.
– А кто тебе сказал, что он погибнет? – развел руками Стииг. – Едва ли не каждый город, существовавший на нашей планете, по многу раз переходил из рук в руки, порою оказывался разрушен до основания, но впоследствии почти все успешно возрождались. Вряд ли исчезнет и этот.
– Сюда придут варвары, самые настоящие дикари. Они будут зверствовать, насиловать, убивать, играть в карты.
– Не верю, – покачал головой старик. – Убивают обычно тех, кто сопротивляется насилию. Люди этого города жили рабами больше пятисот лет. Разве они способны сопротивляться? Они встретят новых хозяев на коленях и в худшем случае просто получат пару раз по физиономии.
– А насилуют тоже только тех, кто сопротивляется? – попытался съехидничать Найл.
– В течение последних двухсот лет, – невозмутимо продолжал Стигмастер, – за самовольную интимную связь им полагалась смертная казнь. Женщины спаривались по приказу хозяев с теми, с кем приказывали. Если пришельцы прикажут вступать в связь с собой, это вряд ли вызовет даже удивление.
– Тебя послушать, так после падения города ничего вообще не изменится!
– Изменится. После сорока лет люди не будут отправляться в Счастливый Край.
– Постой, – вскинул руки Найл, – но ведь вот уж больше года, как все стали свободными людьми!
– Всех сделали свободными, – поправил Стииг. – Помнится, с месяц назад даже бунт был по этому поводу – люди жаждали отправиться в тот самый Счастливый Край.
– Было дело, – усмехнулся правитель, вспомнив принцессу Мерлью с подбитым глазом. – Но бунтовщиков набралось совсем немного.
– Немного набралось людей, достигших нужного возраста, – вновь мягко поправил старец, – а вот тех, кто с облегчением воспримет возвращение привычных порядков, куда больше.
– Человек никогда не откажется от свободы! – едва не закричал Найл.
– Раб выполняет порученную работу, а взамен получает сытную еду, крышу над головой, – начал спокойно перечислять Стииг, – одежду, постель и уверенность в завтрашнем дне. И все это – без каких бы то ни было усилий с его стороны.
– Он должен безропотно трудиться, – попытался возразить Найл.
– Свободный человек тоже должен трудиться, – улыбнулся старик, – но даже работу ему приходится искать самому. Каково бедолаге, выросшему на всем готовом, оказаться на твоей хваленой свободе?
– Я тебе не верю, Стигмастер, – твердо глядя старику в глаза, заявил правитель города. – Настоящий человек скорее умрет, чем снова станет рабом!
– Да, так и будет, – согласился Стииг.
– Что?
– Те, кто уже не захочет вернуться в рабство, умрут!
– И ты так спокойно про это говоришь?!
– Ты беспокоился о городе? – напомнил старик. – Так вот, с городом ничего не случится. Просто вместо одних хозяев придут другие.
– А как же смертоносцы?
– А что смертоносцы? – поднял брови Стииг.
– Что будет с ними?
– Какая разница? Ты беспокоишься о городе? Так город уцелеет...
– Но они тоже часть города! – Найл резко вскочил, отодвинул мороженое и заходил вдоль стены.
– Ки-ис, кис-кис, – позвал старик, и непонятно откуда взявшийся котенок принялся тереться об его ногу. Стииг поднял малыша, посадил на колени, почесал за ушком. Котенок заурчал.
– Мороженое растает, – ненавязчиво напомнил Стигмастер.
– Угу, – угрюмо буркнул правитель, однако за стол вернулся.
– Нравится? – показал Стииг на котенка.
– Угу, – кивнул Найл.
– Так вот, за год у такой красивой кошечки рождается от шести до двенадцати котят. Все очаровательные, и каждого жалко. Некоторые люди все равно их топили, и это, конечно, жестоко. Но в большинстве случаев очаровательных малышей оставляли жить. А еще через год у каждого из двенадцати рождались свои двенадцать, а у тех свои... В конце концов настает день, когда при всем желании невозможно пожалеть и приласкать каждого...
– При чем тут котята?
– Природа жестока, Найл. И как бы мы ни стремились сделать счастливыми всех, она все равно добьется своего.
– Чего?
– Города и государства, племена и цивилизации – все это живые организмы, только куда более крупные и сложные. И выживают они по тем же законам. – Стииг улыбнулся. – Ведь на коленях только одно место.
– Понимаю. – Правитель отодвинул опустевшую вазочку. – Выживает сильнейший. Естественный отбор. А то, что пришельцы культивируют жестокость, тебя не касается?
– Доброта – это удел сильных. А новорожденные цивилизации нашей планеты еще слишком молоды и слабы. Отсюда и жестокость.
– Но смертоносцы...
– Твои хваленые смертоносцы за последние пятьсот лет не дали умереть своей смертью ни одному человеку! – повысил голос Стигмастер. – Просто они предпочитали убивать скрытно.