Дверь камеры захлопнулась, и старший надзиратель пошел звонить.
Эдик буквально выл от боли — вначале бесформенная кисть или что там от нее осталось, начала наполняться кровью, побагровела и вспухла. Дикая боль становилась нестерпимой при любом движении, и он потерял сознание.
Прибывший на место Фролов уже допрашивал надзирателей, но те упорно все отрицали — никто Рощина не бил и в камере никого не было. Все здравые доводы о невозможности причинения вреда самим задержанным разбивались о тупые ответы — не били, не знаем, никого не было.
Фролов психовал, ругался и матерился, говорил спокойно и уговаривал. Результат был один — не били, не знаем, никого не было.
Позвонили медики — Рощину ампутировали кисть левой руки, он вышел из наркоза и с ним можно общаться. Опять просится на допрос.
— Ладно, черти, пока свободны — посмотрим, что скажет Рощин.
Фролов махнул рукой, он уже устал от этих бестолковых надзирателей и решил поспешить в тюремную больницу. "На больничке" вначале зашел к хирургу.
— Я с таким случаем сталкиваюсь впервые, — начал свой рассказ дежурный хирург, — все кости левой кисти раздроблены в мелкую крошку. Это не могло быть от обычных ударов, от ударов дубинками, сдавливания дверью. Могу предположить, что использовались большие механические тиски с рабочей поверхностью из резины или подобного материала. Кожа нигде не повреждена, ни царапин, ничего, а внутри все перемолото. Восстановлению не подлежит, пришлось ампутировать кисть полностью. Я ее не выкинул — этот кожаный мешочек с костями можете забрать себе, для своих экспертов.
— С ним можно общаться? — спросил Фролов хирурга.
— Конечно можно, таких болей, как раньше, у него нет, общее состояние в норме. Побаливает немного рука, как и после любой операции, но допрашивать можно.
Фролов поблагодарил доктора и прошел в палату. У дверей, несмотря на тюремную больницу закрытого типа, дежурили два спецназовца. Кто его знает, что еще непредвиденного и необычного может произойти с этим Рощиным? Лучше не рисковать.
— Вы просились на допрос, Рощин, но сначала я бы хотел выяснить — кто вам так отдавил руку? Сами себе вы вряд ли бы могли это сделать. — Начал без предисловий Фролов.
— Не знаю, — устало ответил Эдик.
— Как это не знаю, — удивился Фролов, — вам ломают кости, а вы не знаете кто? Кто заходил в камеру? Это охранники или они кого-то запустили?
— В камере никого не было, по крайней мере, я не видел. А охранники, — он усмехнулся, — у них на это ни мозгов, ни силы не хватит.
— Так кто же?
— Не знаю, — начал раздражаться Рощин, — я слышал только голос.
— Какой голос?
— То же голос, что вырубил меня в лаборатории. И он предупредил, что переломает мне все, если я не сознаюсь. То, что он может — в этом можете убедиться сами.
Рощин вытащил из-под одеяла культю руки для показа.
— Так кто же был в камере? — продолжал настаивать Фролов.
— Экий вы непонятливый… я же сказал — не видел, слышал только голос и второй раз на переломку костей не собираюсь.
Фролов больше не стал настаивать. Не хочет — не надо. Запуган до смерти.
— Та-а-ак, — протянул он, — тогда вопросы те же — кто вы, с какой целью…
— Да понятно все, — перебил его Рощин, — чего сто раз об одном. Записывайте. Я Роберт Лоренс…
Четырнадцатая глава
Юрий уже понял, что Эдика взяли, в лучшем случае застрелили при задержании. Он не знал его, как Роберта Лоренса, в разведке лишняя информация ни к чему. Но и не беспокоился — про него Эдик ничего не знал. Однако агентурную сеть Рощина в данном случае считал проваленной, о чем немедленно и сообщил в Центр.
Сабонин считал начало операции удачным — он познакомился с дедом Петей. Познакомился ненавязчиво и, как бы, случайно, устроившись в магазин грузчиком. Заговорил, ни к кому не обращаясь, о погоде и плавно перешел к рыбалке. Мимо рыбалки дед Петя пройти не смог. Так и завязался разговор двух заядлых рыбаков.
Особенно заинтересовала деда особенность изготовления мушек для зимней ловли. Сабонин делал их сам. Брал медную пластину, вырезал из нее формочку вытянутого сердечка около сантиметра длиной, чуть сгибал и внутрь напаивал обыкновенный припой — смесь свинца и олова. Перед пайкой нагревал и загибал конец швейной иглы в виде крючка, середину иглы отламывал и впаивал в мушку непосредственно крючок-острие и ушко. Получалось что-то в виде жучка с блестящей желтой спинкой и серым свинцовым брюшком. Острие не имело заусеницы, как на обыкновенном рыболовном крючке и позволяло рыбе отцепляться самой, как только ее вытащат на лед. Такую мушку обожали окуни и хватали ее сразу. Оставалось лишь подсечь окунька и вытащить его в натяг. При ударе об лед наверху он отцеплялся и вновь снасть готова к ловле.
Юрий дал деду несколько таких мушек и пригласил в выходные на рыбалку. Он не сверлил лунки, где обычно собирались толпы рыбаков на хариуса или омуля, и не считал зазорным половить такую сорную рыбу, как окунь. Впрочем, и не понимал — почему местные ее называют сорной?
Сабонин с дедом пристроились поближе к берегу, где глубина составляла не более двух метров. Юрий определил места на глазок, взял ледобур и начал сверлить первую лунку. Металлические ножи вгрызались в лед, уходя все глубже и глубже, выжимая ледяную крошку наверх, пока не появилась в лунке вода и бур не провалился внутрь. Сабонин резко выдернул ледобур, окончательно очищая лунку. Теперь необходимо замерить глубину. Он опустил в лунку лесу с крючком, но изготовленная им мушка так и не достигла дна — окунь подхватил ее на лету и вот уже первый улов красовался около лунки. Юрий заметил, как загорелись глаза у деда.
— Видишь, дед Петя, окунь же хищник — и глубину замерить не дает, жрет все на лету. Вы устраивайтесь и начинайте, а я еще высверлю несколько лунок и глубину грузилом замерю.
Сабонин начал неподалеку работать ледобуром, наблюдая, как дед устраивается на деревянном ящике — чемоданчике. Такое приспособление очень удобно для рыбака — в нем приносились термос с горячим чаем или кофе, бутылочка водки и, конечно же, сама рыболовная снасть. Затем чемоданчик использовался в качестве стульчика для сидения.
Юрий проделал еще три лунки, каждому по две, и то же начал рыбачить, а у деда к этому времени уже на льду красовались с десяток окуньков. Деда захватил азарт — почти каждый заброс приносил удачу. И он рыбачил молча, словно боясь разговором спугнуть клев. И действительно — день был удачным. Погода способствовала, выбранное место и, конечно же, изготовленные Юрием мушки. Причем дед вряд ли задумывался о погоде и месте ловли, он наверняка все приписывал мушкам, с которых окунь на льду отцеплялся сам.
Часа через два Юрий предложил:
— Дед Петя, может по маленькой?
Он даже заметил, что дед в азарте его понял не сразу. Огляделся и потом, словно устыдившись, ответил:
— Давай, надо это дело сбрызнуть.
Юрий достал бутылку водки, плеснул в крышку от термоса и протянул деду.
— С почином, дед Петя!
Дед выпил и крякнул от удовольствия.
— Да-а-а… так я еще не рыбачил…
Он оглядел свой улов — ведра два наберется, не меньше. Сабонин тоже выпил водочки и они снова молча начали рыбачить, так и не попробовав ни кофе, ни чай. Азарт согревал обоих, да и погода сегодня баловала.
— Дед Петя, — завел разговор Юрий через пару часов, — будем домой собираться?
Дед даже отмахнулся вначале — какой домой? Но, оглядев улов, покряхтел нехотя.
— Классная рыбалка — так бы и не уходил никуда. Но, действительно пора. В чем же мы это все потащим — я только сумку взял?
— Дед Петя, — улыбнулся Юрий, — все организуем.
Он сходил к машине, стоявшей на льду рядышком, вытащил два обыкновенных куля.
— Тара есть, не волнуйся дед Петя. Вы пока разливайте, а я рыбку соберу.
Сабонин сложил рыбу — получилось чуть больше по полкуля у каждого, отнес в багажник. Взял протянутую ему дедом крышку термоса.
— За улов, дед Петя!
Дед плеснул водки себе.
— Классный улов! — дед выпил. — С таким удовольствием я давно не рыбачил. И кто тебя научил такие мушки делать?