Хотя Ленуар иногда завидовал более низким чинам по поводу простоты их работы. Он с нежностью вспоминал свои дни на улицах Серлеса, и как горожане смотрели на него, как на символ правосудия, рыцарскую фигуру, к которой они могли прибежать, когда они были в беде.
Гоняться за ворами, прекращать дуэли – так удовлетворительно, так несложно. Жизнь инспектора было не такой. Не в Серлесе, и не в Кенниане.
– Инспектор, – сказал голос, врываясь в мысли Ленуара. Молодой караульный приблизился к нему у подножья лестницы. – Сержант Иннес послал меня найти вас, сэр. Он в усадьбе Мерритона.
– Мерритон? – Ленуар нахмурился, бегло просматривая память, чтобы найти имя. – Хирург?
– Да, сэр. Он с каким-то дворянином, кажется, он сказал, что его зовут Арлейс? Как бы то ни было, его довольно сильно избили. Без сознания, лицо как куча консервированных слив.
Вздохнув, Ленуар кивнул. Посещение кабинета хирурга было однозначно неприятно. В лучшем случае это было место боли; в худшем – предлагало самые ужасные зрелища из всех, когда-либо виденных.
Ленуар с большим удовольствием смотрел бы на вскрытие, чем на работу цирюльника или хирурга. По крайней мере при вскрытии бедная душа, от которой отпиливали части, была уже мертва. Однако, он должен быть благодарен за возможность сделать что-то кроме выслушивания того, что бубнит Коди о воре трупов, поэтому он поблагодарил караульного и направился к выходу.
Он прибыл к Мерритону и обнаружил именно то, что описал караульный. На хирургическом столе в центре комнаты лежал изысканно одетый мужчина среднего возраста, по крайней мере, Ленуар пришел именно к такому выводу; по правде сказать, возраст оценить было трудно, ибо мужчина был избит до такой степени, что стал практически неузнаваемым.
Его лицо было гротескно раздуто: толстые мясистые веки размером с кулак ребенка, потрескавшиеся губы, кожа, как палитра ярких фиолетовых и синих тонов. Хирург Мерритон навис над ним, тихонько насвистывая, и приставлял пиявки на ушибы бессознательного человека. Неподалеку сержант Иннес вышагивал взад и вперед, словно горгулья.
Иннес склонил голову в знак благодарности, когда Ленуар подошел.
– Доброе утро, инспектор. Я думал, вам лучше бы увидеть это, учитывая, что это парень дворянин и все такое.
– Арлейс его имя, – бодро выдал Мерритон. – Я уже вам говорил. Я довольно хорошо знаю его горничную.
И он возобновил свой свист.
Испытывая искушение прокомментировать эту деталь, Ленуар сосредоточился на текущей задаче:
– Почему вы не вызвали для него приличного врача? – спросил он Иннеса.
Мерритон остро взглянул, но решил держать язык за зубами.
Иннес, великан-людоед в теле человека, пожал своими массивными плечами:
– Не знаю, инспектор. Я нашел его недалеко отсюда, и он выглядел довольно плохо, так что я просто решил, что было бы лучше, если бы его осмотрели побыстрее.
– И совершенно верно, кстати, – сказал Мерритон. – Эти раны нуждаются в кровопускании немедленно, или темная кровь заразит его.
Ленуар подавил дрожь. За прошедшее десятилетие, или около того, он привык жить в Брайленде, даже с учетом того, что он был значительно менее развит, чем Арренес и другие цивилизованные страны на юге.
Но иногда он вспоминал, что эта небольшая страна была едва ли больше, чем сухопутный мост к диким землям за ней, и ничто не напомнило об этом так однозначно и грубо, как медицинские вопросы.
В ситуациях, подобных этой,он казался себе отброшенным назад во времени, к мрачным дням до Эпохи Пробуждения.
Кабинет хирурга больше походил на камеру пыток, чем на место исцеления. Инструменты ремесла Мерритона были выложены на длинном столе, как экспонаты в музее смерти: пилы, разделочные ножи, рашпили и устройства еще более зловещего вида, о назначении которых Ленуар не мог даже начать догадываться.
Гнилостный запах висел в воздухе, неопределенно напоминая о бойне в жаркий день, как будто сильный запах гниющей плоти каким-то образом просочился в самые половицы. Или, возможно, запах исходил от запачканного кровью тростника, разбросанного под хирургическим столом. Эта мысль заставила желудок Ленуара сжаться.
Он повернулся к Иннес, который лениво отмахивался от мухи, жужжащей возле его уха:
– Он был без сознания, когда вы его нашли, сержант, или же он что-нибудь говорил?
– Ничего, сэр, но я нашел на нем это.
Иннес протянул распечатанное письмо, которое Ленуар взял. Письмо было очень простым: «во второй половине дня, время чая». Ленуар перевернул его и исследовал печать. Он сразу узнал фамильный герб, хотя он и был наполовину пьян, когда видел его в прошлый раз.
– Очень хорошо, сержант, оставайтесь с ним. Если он очнется в течение ближайших двух часов, узнайте, кто сделал это с ним. Если нет, приведите проклятого врача, понятно?
Иннес снова хмыкнул, когда Ленуар протолкнулся мимо хирурга, любовавшегося делом рук своих с тревожно удовлетворенной улыбкой.
* * *
Лорд Фейн заставил Ленуара ждать почти час. Возможно, он знал, почему инспектор пришел, и стремился вообще избежать беседы, но Ленуар думал, и это было более вероятно, что Фейн просто находил удовольствие в том, чтобы напоминать своим гостям о своем высоком ранге.
В любом случае выражение его лица, когда он, наконец, прибыл, не выражало ни нервозности, ни самодовольства, а лишь кислый взгляд, который был у него всегда, как будто ничто вокруг него не нравилось ему достаточно сильно.
– Как приятно видеть вас, инспектор, – сказал Фейн совершенно плоским голосом. Он прошагал через комнату к красивому креслу у очага, его рука анемически махнула Ленуару, приглашая сесть. – Могу ли я предложить вам пообедать?
– Вы очень любезны, сэр, но нет, спасибо. Я боюсь, что я к вам не со светским визитом.
Фейн выгнул коротко подстриженную бровь:
– В самом деле? Значит официальное дело? Как тревожно.
Ленуар отметил, что голос Его Светлости звучал бы более обеспокоено, если бы он сейчас нашел заусеницу на пальце. Фейн достал свою трубку, и Ленуар обнаружил, что второй раз рассматривает фамильный герб, которые демонстративно красовался на чаше трубки.
– Этим утром на улице был избит человек, очень жестоко, – сказал Ленуар, внимательно изучая выражение лица Фейна.
Бровь подскочила снова:
– Ужасно.
– Я полагаю, что вы знаете жертву, ибо, если я не ошибаюсь, он тоже является членом парламента. Его зовут Арлейс.
– А, да, – сказал Фейн, как будто Ленуар только что правильно определил вид растения. – Я хорошо его знаю. Великолепный парень. – Он выдержал взгляд Ленуара и больше ничего не сказал.
Ленуар уже знал, куда все это приведет. Фейн даже не потрудился спросить, как все это связано с ним, что невинный человек, или человек, склонный симулировать невиновность, сделал бы обязательно.
Такая уверенность у подозреваемого могла означать только одно: он считает себя неприкосновенным. Иногда это происходило потому, что подозреваемый считал, что не существует никаких доказательств, чтобы осудить его. Чаще, однако, когда дело касалось знати, это было потому, что они просто не боялись любых доказательств, которые могли бы быть.
– Я хотел бы показать вам кое-что, лорд Фейн, – сказал Ленуар, вставая. – Можно?
Он посчитал молчание Фейна знаком согласия и подошел:
– Это письмо было найдено на теле жертвы. На нем ваша печать, но я думаю, что это, возможно, было написано кем-то другим из вашей семьи. Почерк вполне... женственный, вы согласны?
Фейн посмотрел на письмо, и впервые выражение его лица дало трещину. Это было едва различимо – слегка искривленные губы, почти незаметно раздулись ноздри – и все это исчезло в один миг. Но этого было достаточно для Ленуара:
– Я удивлюсь, сэр, если вы окажетесь человеком, позволяющим себя унижать. Должен сказать, что вы не кажетесь мне таким человеком.
Фейн овладел собой еще раз и улыбнулся, протягивая письмо обратно: